– Все сделала? Отличное время, – сказала Пирра не оборачиваясь.
Пирра держала в руке распылитель с маслом, направленный прямо на сковородку, где она ворочала бледную пену лопаточкой. На ней были пижамные штаны и жилетка, а рубашки не было, поэтому оранжевое сияние конфорки освещало шрамы на ее жилистых руках. Потом она пошарила в шкафу рукой в поисках продуктов, и Нона подошла и начала отсчитывать тарелки.
– Это для оладьев? – спросила она.
– Возьми глубокие. Это яйца, – ответила Пирра.
Вблизи Нона почувствовала запах масла и увидела, как Пирра агрессивно болтает вилкой в стакане с ярко-оранжевой жидкостью, радиоактивно светящейся в темноте, а потом выплескивает ее на зашипевшую сковородку. Там, где жидкость коснулась горячего края, сразу образовалось желтое кружево. Нона заменила тарелки на две щербатые миски, и Пирра спросила:
– А считать в твоей школе не учат?
– Пирра, тут так жарко. Можно мне что-нибудь холодное?
– Конечно. Подожди, пока яйца остынут.
– Фу, я не это имела в виду.
– Выбора нет, малышка. Что тебе снилось?
– Все как обычно, – сказала Нона, неохотно беря еще одну миску, – хорошо бы хоть раз увидеть во сне что-то другое. Ты видишь сны, Пирра?
– Конечно. Буквально прошлой ночью мне приснилось, что мне нужно провести брифинг, но на мне не было штанов, и все видели мою задницу, – ответила Пирра, краем лопатки раздвигая ослепительно-рыжую жижу.
Нона захихикала, а Пирра торжественно добавила:
– Это не смешно, дитя мое. Я знала, что со мной все будет в порядке, пока я на трибуне, но не представляла, что буду делать, когда придется снова сесть. Думала, что умру.
– Ты серьезно или шутишь? – требовательно спросила Нона, отсмеявшись в очередной раз.
– Смертельно серьезно. Но все равно учти, что это тоже шутка про задницу, можешь галочку поставить.
Нона была настолько счастлива, что встала из-за стола и подошла к большому листу коричневой бумаги, пришпиленному к стене, и взяла карандаш. Подождала, пока Пирра скажет:
– Ряд выше, налево, стоп, – и поставила кривую галку.
Пересчитав их, она заметила:
– Седьмой за месяц. Но это несправедливо, ты ведь все время придумываешь новые. Паламед скажет, что ты искажаешь данные.
– Не могу отказать девушке, – пояснила Пирра.
Она выключила плиту и выложила часть содержимого сковородки в миску Ноны, а потом поставила сковородку обратно на плиту, накрыв ее полотенцем, чтобы не остыло. Вытерла руки и сказала:
– Ешь. Я помогу тебе причесаться.
– Спасибо, – сказала Нона, благодарная за понимание, – Кэм велела попросить тебя. А можно мне косички?
– Как изволит моя леди.
– Можно одну большую косу и две маленькие по сторонам от нее?
– Конечно, если времени хватит.
– Они не распускаются, в отличие от простых кос. – И в порыве искренности Нона добавила: – А еще я так не буду жевать концы. Я хочу держаться подальше от искушения.
– Как и все мы. Мне нужно перестать мучить себя, глядя на ящик для сигарет.
– Ой, только не надо снова о пассивном курении, – расстроилась Нона, но потом решила, что это было слишком резко, – в любом случае курить вредно, а я тебя люблю, Пирра.
– Докажи. – Это означало, что ей придется съесть яйца.
Нона ела, а Пирра короткими быстрыми движениями расчесывала ей волосы, которые падали Ноне на плечи тонким черным плащом. Они спадали почти до пояса, были мягкими и тонкими, как вода. Каждый четвертый день стрижки ее стригли, но не каждый день стрижки, потому что ей было больно и потому что длинные волосы растут медленнее, как сказала Камилла. Камилла и Пирра обе носили короткие стрижки, которым она завидовала. Темно-русая Кэм прямо обрезала волосы на уровне подбородка, и они мягко щекотали щеку, а если Пирра не успевала побрить голову, у нее вырастал коротенький ежик цвета темной терракоты, мокрой красной земли на строительной площадке. Пирра вся была цветов этой площадки: иссохший коричневый, пыльные комки глины, ржавый металл. Она была грубой, жилистой, с квадратными плечами, а Камилла – длинной, мрачной и худой. Нона полагала, что они обе прекрасны.