Небо над городом раньше имело густой желто-ирисочный цвет, но теперь он остался только на краю горизонта: синева растеклась, как пятно по ковру, даже свет посинел. Нона воспользовалась моментом, чтобы незаметно раздвинуть шторы и взглянуть на мир снаружи между рваной защитой от снайперов. Синий свет стал сильнее, и Камилла резко сказала:
– Нона!
Она поспешно опустила шторы.
Пирра, уже в маске, остановилась перед дверью, взявшись за нее жилистой рукой.
– Перекличка. Пароль этой недели?
– Грязные подробности, – отозвалась Камилла.
– Отзыв?
– Дедвейт, – сказала Нона.
– Идеально. Ваша база, если штука в небе вдруг перестанет нас разглядывать?
– Подземные туннели возле рыбного рынка, – сказала Камилла.
– Канава под большим мостом, – сказала Нона.
– Десять баллов каждой. И что вы там будете делать?
– Прятаться, пока не придешь, – ответила Нона, а потом честно добавила: – И спасать всех животных поблизости, если они размером не больше коробки и сами шерстяные, а не волосатые.
– Полбалла. Никаких животных, ни волосатых, ни шерстистых. Кэм?
Камилла закончила надевать шляпу и теперь нацепляла огромные темные очки, которые специально хранила, хотя они вечно спадали с носа и ушей. В них Паламед и Камилла выглядели ледяными и циничными, и, как говорил Паламед, они решали проблемы фантомных болей. Без них он вечно поправлял на носу что-то несуществующее. Нона считала, что Камилле они втайне нравились.
Камилла поправила очки, обдумала вопрос и сказала:
– Драться.
– Ноль баллов, Камилла. Если ты вступишь в бой с Вестником, ты не вернешься домой.
– Это ты так считаешь.
– Эта теория подкреплена данными. Гект…
– Если Камилла будет драться, мне придется забрать всех собак, – решительно сказала Нона, – даже волосатых.
Пирра в немой молитве подняла глаза к потолку и громко выдохнула в маску.
– Раньше я руководила всем Бюро, – сказала она, ни к кому не обращаясь, – а теперь разбираюсь с героями-недоучками и волосатыми псами. Такого наказания она бы для меня хотела. Да она обоссалась бы от смеха. Пойдем, детки. Не собираюсь я дожидаться настоящей жары.
2
Пирра работала ради Ноны, Камилла присматривала за Ноной, а Паламед учил Нону, и все потому, что она была не просто каким-то человеком, а, вероятно, одним из двух других людей. Нона не знала ни одного из своих настоящих вероятных имен. Паламед говорил, что в этом нет надобности. Одна из причин, по которым ее назвали Ноной, была в том, что, когда ее спасли, она постоянно твердила «нет, не». «Нене» трансформировалось в Нону, а еще это слово означало «Девять», а девять – очень важное число.
Что она точно знала, так это то, что ее тело принадлежало одному из двух людей, и это тело ее очень интересовало. В зеркале она видела кожу цвета коробки от яиц, глаза цвета яичной смеси и волосы цвета подгоревшей яичницы. Честно говоря, Нона считала себя великолепной. У нее было тонкое сложное лицо и несчастный рот со слишком легко опускающимися уголками, красивые белые зубы, улыбка, которая казалась грустной, как бы счастлива ни была Нона, и изогнутые черные брови, как будто она постоянно хотела задать какой-то вопрос. Нона разговаривала со своим отражением прямо сейчас. Когда она была моложе и менее застенчива, иногда она даже прижималась лицом к зеркалу и пыталась дотянуться до своего отражения. Однажды Камилла застала ее за этим поцелуем и сделала около шести страниц заметок – это было очень унизительно. Очень тяжело не иметь ни единого секрета и знать, что о любом твоем поступке напишут целую книгу.
И если записей о том, как она целует себя, у Камиллы было шесть страниц, то о ее глазах – страниц двадцать. Яично-желтые глаза Ноны принадлежали другому человеку – другой девушке. Так работали все их тела, не только ее. Все четыре пары их глаз принадлежали другим людям. Глубокие карие глаза Пирры достались ей от ее мертвой лучшей подруги, ясные серые глаза Камиллы были глазами Паламеда, а его зимние глаза – ее глазами. Глаза Ноны были цвета теплого золота, как небо в полдень – ну, такими, каким раньше бывало небо в полдень.
– Понимаешь, – объяснил Паламед, – глаза – последний подарок. Когда ты отдаешь себя другому, его душа проявляется в твоей цветом глаз. Вот почему я никогда не смогу смотреть с лица Камиллы своими глазами.
– Значит, внутри меня кто-то есть? Я имею в виду – и я, и есть кто-то? – На этом она всегда спотыкалась.
– Может, да, Нона, а может, и нет. Глаза могут также показывать, что душа в чужом теле временно. Твои янтарные глаза могут значить, что ты как мы с Камиллой. Или что-то другое. Но ты испытала… серьезный стресс.