Мамедгусейн с пеной у рта отстаивал свою, довольно-таки в резкой форме, точку зрения:
- Да он просто сошел с ума! - утверждал Мамедгусейн со знанием дела, будто врач-психиатр, каковым он никогда не был, всю жизнь пребывая в часовых мастерах.
- Уверяю вас, сошел с ума! У этого старого болвана и раньше не все было в порядке с головой.
Салмана и Зарифу эти разговоры (доходившие до них благодаря сердобольным друзьям и родственникам), как и поведение отца, а главное - реакция на это поведение знакомых, очень беспокоили. И на очередном семейном совете по телефону было решено, чтобы Салман поторопился с действиями, пока они благодаря отцу, впавшему, видимо, в маразм, окончательно не сделались посмешищем у всего города. Ранний звонок у двери насторожил Кязыма. Он торопливо поднялся с постели, накинул халат и, подходя к двери, бросил взгляд на часы, висевшие на стене прихожей - было четверть девятого, время не такое уж и раннее, если не учитывать, что Кязым на пенсии, раньше девяти не просыпается и обычно никто к нему в первой половине дня не заходит. Да, впрочем, и во второй половине дня редко кто к нему захаживал. Он подошел к двери, глянул в глазок и, увидя два уродливо вытянутых, макроцефальских молодых лица, быстро начал отпирать многочисленные запоры и задвижки двери.
- Что случилось? - не успев еще как следует распахнуть двери, тревожно спросил Кязым внуков.
- Ничего, - сказал Кямал.
- Все, - сказал Кямиль.
- Проходите, - внимательно вглядываясь в их лица, упавшим голосом пробормотал Кязым. - Вы так меня напугали. Ко мне так рано никто не заходит.
- Мы звонили, но ты не брал трубку, - сказал Кямал.
- Я на ночь отключаю телефон. Садитесь и говорите побыстрей, что произошло. А то я скоро должен ехать... по одному важному делу.
- Знаем мы твое важное дело, - заухмылялся Кямиль. - Зонтик только захвати, дождь обещали. Промокнешь.
- Что такое?! Что ты мелешь? Что он мелет, Кямал? Клянусь честью...
- Успокойся, дед, - сказал Кямал, - об этом уже все знают. Ты каждый день ездишь в село, на кладбище.
- К своему памятнику, - добавил Кямиль и, не сдержавшись, прыснул.
- Помолчи, щенок, - нахмурился Кязым, - много ты понимаешь...
- Да уж много, не много, а то, что над тобой издеваются, понять нетрудно. Все знакомые только и говорят о твоей странности, даже незнакомые говорят... От наших родственников проходу нет - только о тебе и спрашивают: выздоровел ли?
- Выздоровел? - удивился Кязым.
- Думают, что ты того... - Кямиль покрутил пальцем у виска. - Что спятил, короче говоря.
Кязым посмотрел на Кямала.
- Да, дед, это так, - подтвердил Кямал слова брата.
- Вот что... - проговорил задумчиво Кязым, помолчал немного и потом уже более беспечным тоном прибавил: - Этого следовало ожидать. Разве все растолкуешь людям? А, да ладно, бог с ними. Вы чаю хотите?
- Нет, - сказал Кямал, - никакого чаю...
- Мы в институт опаздываем, - прибавил Кямиль, - ты вот что, дед...
- Постой, я скажу, - прервал его Кямал. - Слушай, дед, мы пришли сказать тебе, что против тебя что-то затевается. Что именно, не знаем.
- Тебе готовят какую-то пакость, - сказал Кямиль. - Мама с дядей Салманом несколько раз говорили по телефону, что надо принять меры против...
- Против твоего сумасшествия. Вот именно так и воспринимают твое чудачество...
- Это не чудачество, - устало произнес Кязым. - Вовсе не чудачество, клянусь честью.
- Не имеет значения, - сказал Кямал.
- Неважно, - сказал Кямиль. - Главное - мы знаем, что против тебя что-то замышляют.
- Узнаем конкретно - сообщим.
- А ты, в общем, будь готов.
- К чему? - не поднимая безвольно опущенной головы, спросил Кязым.
- Ко всему, - сказал Кямал.
- То есть ко всему неожиданному, - уточнил Кямиль. - Чтобы тебя не застали врасплох.
- Зачем? - Кязым пожал плечами, улыбнулся мальчикам. - Жизнь полна неожиданностей, тем и интересна.
- Это когда неожиданности радостные, - сказал Кямал.
- Ладно, - сказал Кямиль. - Хватит философствовать. Мы на занятия опоздаем.
- Да, дед, мы побежали.
- Я вас довезу, - сказал Кязым. - Подождите одну минутку, я вас отвезу, оденусь только.
- Нет, нет, это долго будет, - сказал Кямиль, - пока ты оденешься, умоешься...
- Я не буду умываться.
- Нет, мы на такси доедем быстрее. Будь здоров, дед, - Кямал легонько хлопнул Кязыма по плечу. - Будь здоров и будь готов.
Кязым поцеловал мальчиков, отпер дверь.
- Осторожнее на улицах, - сказал он, - сейчас все ездят как сумасшедшие...
- Когда ты нам купишь машины, мы тоже будем ездить, как сумасшедшие, пообещал Кямиль.
- Знаю, - кивнул Кязым, - поэтому я и не покупал вам машины. Хотя... Скажу вам откровенно... Когда же еще придется сказать, повесть-то уже почти кончается? (Тут он вопросительно глянул на меня со страницы, но я промолчал, к чему заранее раскрываться?) Скажу откровенно только вам одним. Денег-то у меня не так уж и много, как кажется вашей матери... Теперь, пожалуй, всех моих денег даже на одну машину не хватит, клянусь честью...
- Все на памятник ухнул? - Кямиль хитро подмигнул деду. - Ух ты, мот... Хотя это нас не волнует - скажу тебе тоже откровенно...
- Нас это не волнует, - повторил Кямал. - Ты, дед, смотри, если что. Короче, сказал уже - будь готов.
Лифт, вызванный Кямалом, подполз к лестничной площадке. Кязыму хотелось сказать им что-то очень важное, но что именно, он не мог вспомнить, это беспокоило и тревожило его; и сейчас он лихорадочно старался вспомнить за оставшиеся мгновения, искал в закоулках памяти это важное, пока внуки не покинули его, но вспомнил лишь тогда (оказалось, не там искать начал: не в памяти надо было ковыряться, а искать в душе), когда лифт плавно поехал вниз, с громко о чем-то заспорившими в кабинке внуками. Он торопливо подошел к решетке лифта и крикнул вниз:
- Вы очень добрые ребята!
В ответ снизу раздалось жеребячье ржание, гоготание и мяукание, видно, ребятам было неловко выглядеть так откровенно добрыми. Кязым, улыбаясь, поплелся к своей двери, когда на первом этаже, подобно взрыву, грохнула дверь лифта и раздался крик Кямала:
- Мы тебе позвоним вечером!
И тут же крикнул Кямиль:
- Не робей, дед! Мы с тобой...
- Это хорошо, что ты пришел именно ко мне, - говорил Мамедгусейн, горестно качая головой. - Молодец, Салман. Ты прав: надо сообща подумать, что нам делать, как бороться с этой бедой, с напастью, что приключилась с твоим отцом, бедным моим другом Кязымом. Наш долг - помочь ему.
- Мамедгусейн-муаллим, - сказал Салман. - Придумать-то я все придумал, и, кажется, неплохо. Но мне нужна помощь. Ну, в общем, деньги нужны, чтобы нанять нескольких человек, одному мне не справиться. Я у отца просил, он не дает. Отец не верит, что я бросил пить, ни копейки не дает, муж сестры, зять мой, вообще не хочет связываться ни с чем, что касается отца.
- Мудрый человек... - пробормотал Мамедгусейн.
- У самой сестры денег нет. По крайней мере, нет столько, сколько нужно для дела. Одна надежда на вас, как на старого приятеля отца. И денег придется отвалить немало, я уже прощупывал почву. Меньше, чем за полторы тысячи, не соглашаются - дело, говорят, уж очень подозрительное, ночное. Потому и запрашивают много. Если б еще сотня-другая, я сам бы справился, а тут вдруг сразу столько. Так что на вас одного надежда.
- Что же, об этом можно подумать...
- Некогда теперь думать. Действовать надо. Вы не беспокойтесь - все, что вы дадите мне, я скоро верну. Надо как можно быстрее действовать. Он каждый день ездит туда, к этому проклятому памятнику. Жить уже без него не может...
- Жить, говоришь, не может без него, - хитро прищурился на Салмана Мамедгусейн, подумал немного и решительно сказал: - Ну что ж, ты прав. Надо действовать. Знаю, что деньги ты вернешь, ведь ты честный и благородный человек, не зря же ты сын такого отца. Только не мешало бы расписочку. Так, знаешь, для порядка. У деловых людей так заведено...
- Пожалуйста, я напишу, если хотите.
- Вот и хорошо. И еще. Прежде, чем давать деньги, я хотел бы знать, в чем заключается твой план.
- Конечно, я вам все расскажу. Думаю, вы одобрите.
Глубокой ночью к кладбищу селения Маштаги подкатил старенький обшарпанный "газик". Из него выскользнули пять теней с лопатами, веревками и кирками в руках и прошли на кладбище.