Так, идём дальше… запись Фарера Глорвайта, надо же. Лаконичней некуда: «В контакт с Танцором войти не удалось, 1963 г.». Оливия Мерсье, третий Октинимос — кажется, умерла в семьдесят девятом… «Враждебность объекта исключает возможность изучения, настаиваю на изоляции, 1966 г.».
Если всё так и продолжится, то я вернусь в библиотеку и поищу другие аномалии. Куда мне поперёк сильнейших в пекло? Ещё несколько подобных записей… О, а вот эта свежая совсем, помечена восемьдесят четвёртым годом.
Джеффри Тансерд, второй Октинимос.
«Я в ужасе от того, насколько сильно мы успели восстановить стража против себя за последние десять лет, коллеги. Мы говорим с ним с позиции силы, как с Герцогами, которые служат нам в согласии с Соломоновой правдой, но страж не слабей многих из них, и при этом ничем не связан; это сущность, у которой мы не можем требовать покорности. По результатам нескольких попыток контакта могу сказать, что мне удалось вызвать у стража определённое доверие, и поэтому нахожу возможным настаивать на том, чтобы практики обращались к нему с предельной почтительностью.
В конце концов, у него действительно есть причины ненавидеть нас, и отрицать это значило бы серьёзно грешить против истории.
Рекомендации: делайте всё, что он скажет. Если он захочет, чтобы вы хлебнули воды из Уонэгиска — вперёд, Соломон вас побери! Если он захочет, чтобы вы перерезали себе горло — расчехляйте атам и будьте как можно более убедительны (он всё равно остановит вас в последний момент, он ненавидит кровь).
И не прекословьте. Какую бы чушь он ни нёс, не возражайте ни словом, ни выражением лица! Глаза в пол и молчать! Можете даже согласиться, если гордость позволит. Когда он закончит обливать вас помоями (запаситесь терпением, это надолго), то спросит, зачем вы пришли, и я лично обещаю массу проблем тому, кто вякнет про lumen naturae или про силу в принципе. Страж понимает только конкретные цели. Вы можете убедить его помочь вам, если ему понравится ваша цель, но он никогда не поделится силой просто так.
И если вы с ним договоритесь, то можете рассчитывать на то, что он позволит вам нырнуть к пещере. Но ведите себя прилично — если он хотя бы на секунду в вас усомнится, пока вы будете на дне… что ж, мы будем скорбеть».
Я ощутил почти любовь к старине Тансерду. Вот кто умеет приносить настоящую пользу делу! Неудивительно, что он стал вторым Октинимосом раньше, чем поседел. Бобр Глорвайт, как я слышал, изрядно злился по этому поводу. Оно и понятно: мало приятного, когда тебя обходит почти мальчишка, да ещё и «самородок» — ни к одной из старых линий крови Тансерд не принадлежал.
Да, талантливый мужик. Очень талантливый.
Вспомнив разговор Нирити и Лидии Стэпфорд, подслушанный мной в «Алхимии», я вздрогнул. Сомневаюсь, что жена Тансерда действует без его ведома, но если он как-то во всём этом замешан, то мои дела плохи.
Но зачем это сэру Джеффри, он же и так второй Октинимос и один из самых уважаемых практиков? Что ещё ему нужно?
Я поёжился от налетевшего сквозняка и чихнул. Заметка Джеффри Тансерда взлетела и приземлилась на пол обратной стороной. Там тоже было что-то написано — чуть менее разборчиво и аккуратно, но я всё же решил прочесть.
«От кинникинника поначалу страшно тошнит, но держите себя в руках, если не хотите провалить всё дело. И не забудьте добавить гармалу, по какой-то причине на неё он реагирует быстрее».
Ох, Тансерд. А ведь бабушка старалась, зашифровывала… Неизвестно, сколько бы я провозился с её загадкой, если бы не твои подсказки. Благодаря тебе я знаю место и знаю, что за ветер мира она подразумевала.
Озеро Уонэгиска, значит. Видно, его страж относится к людям неплохо. Может быть, даже бережёт, если судить по тому, что в парке ни разу не случилось ни одного завалящего ограбления… но нас, практиков, ненавидит. И заговорит со мной только в том случае, если я приду к озеру с трубкой мира, набью её кинникинником и выкурю — то есть, выражу свои добрые намерения понятным для него способом.
Зная всё это, не так уж трудно догадаться, какими обвинениями меня будет осыпать Белый Танцор, Одетый В Красное. Что он такое — эхо верований живших здесь племён, обрётшее собственное сознание? Обезумевший Стихиалий, выпивший душу могущественного шамана? Или, быть может, сотворённый сторож?..
Что ж, у меня появился шанс узнать. Но для этого нужно раздобыть кинникинник. Табак я, положим, найду; с гармалой тоже сложностей не будет. Вот только я слышал, что смесь должна содержать не меньше пяти ингредиентов, иначе духи тебя даже не почуют…
Кажется, мне нужен соответствующий эксперт.
Я вложил заметку обратно в папку и поднялся. В этот момент в голове возникло ощущение странной пустоты, а комната поплыла перед глазами, и я понял, что падаю. Слава Яхве, стул из-под меня никуда не делся — только скрипнул как-то особенно жалостливо, когда на него с размаху опустилась моя не самая лёгкая туша.
Чувствуя глубокую благодарность к уставшему от меня предмету мебели, я ошалело наблюдал, как покачивается пол комнаты — будто я нахожусь внутри крутящейся юлы. Резко пересохло в горле, и я потянулся к бутылке с содовой, стоявшей около папки, но не смог удержать её в руке — дрожь была настолько сильной, что пальцы мне почти не повиновались.
Так, постойте-ка, а когда я в последний раз ел? С моей привычкой пропускать завтрак это не очень-то удивляет… Надо выбраться из мотеля, перекусить…
Но голода я не испытывал — скорей тошноту от одновременного вращения окружающего пространства и содержимого моей черепной коробки. Эта тошнота из неприятного призрака стала ещё одной проблемой, причём так быстро, что я непроизвольно зажал себе рот. Разваливаюсь, не иначе.
Набравшись терпения, я дождался, пока мир вокруг меня придёт в норму. Когда от всей этой вакханалии уцелела только лёгкая ломота в висках, я залпом проглотил оставшуюся содовую, оделся и выбежал из номера.
Всю дорогу до ближайшего фастфуда я прислушивался к стуку своего собственного сердца, которое тикало так громко, будто могло этим что-то изменить. Как ни крути, лечение при помощи lumen naturae — штука спорная, и если моё тело начнёт после него вести себя странно, никто из опытных практиков не удивится.
Я играл в эту лотерею не впервые, и обычно мне везло. Но, кажется, на сей раз меня приложили крепче, чем я думал. Это был один из тех сюрпризов, что мешали широкому использованию магии в медицине — проблемы, которые настигли меня через год-два после той драки и которые я мог за это время предотвратить, появились сейчас, и разбираться с ними придётся в ближайшем будущем. Плата за ускоренное восстановление.
Мрачно вгрызаясь в хот-дог за высоким столиком безымянной забегаловки, я молился про себя, чтобы эти самые последствия ограничились тремором и головокружениями, а не подкинули мне, к примеру, ухудшение моего и без того не орлиного зрения. От дешёвого кофе —сахара в нём хватило бы, чтобы убить парочку диабетиков — ко мне вернулась тошнота, и я запрокинул голову, глубоко вдыхая сырой воздух с запахом бензина. Одновременно с этим какой-то человек за соседним столиком вздрогнул и низко наклонился к своему гамбургеру, будто застеснялся.
Это движение меня насторожило, но я постарался не подать виду. Расправляясь с остатками хот-дога, я краем глаза наблюдал за этим парнем. Ничего примечательного, на первый взгляд — кожаная куртка, джинсы, русый полубокс на голове. Однако за те несколько минут, что я за ним следил, он ни разу не прикоснулся к своей еде. И в этом не было бы ничего странного — мало ли какие мысли могут внезапно одолеть человека за обедом — но когда он воровато оглянулся и царапнул моё лицо напряжённым бесцветным взглядом, я вспомнил, что уже видел его. У входа в мотель.
Так. И что это такое, я вас спрашиваю? Очередное проявление нежной заботы Ассоциации?
Версия была бы хорошей — если б только они не были уверены, что я исчез из города от безысходности. Отсутствие хронометров на руках моего неожиданного спутника само по себе ни о чём не говорило, но слежку со стороны опытного практика я бы никогда в жизни не заметил, особенно с пустой медью.