Порой возникает ощущение, что её подкосила не смерть сэра Файндрекса и даже не то, что я в этом замешан. Просто всё снова пошло не по плану. Сильнее всего на свете леди Вендева любила свои планы.
С тех самых пор она их, кажется, и не строит. Наверное, я был настоящим разочарованием, если она так легко поверила в мою вину… или это стало чудным поводом замести неудавшегося наследника под ковёр.
— Эй, Диего! — окликнул меня незнакомый лофиэль с русыми волосами. — Мы в «Алхимию», ты как?
Отлично, теперь я знаю имя моей сегодняшней маски.
— Может быть, присоединюсь позже. Нужно зайти в библиотеку, так что идите без меня.
— Да брось! Леди Хален ушла десять минут назад, библиотека уже закрыта.
Разумеется, чёрт подери. Мне того и надо.
— Я проверю, на всякий случай.
К счастью, мой внезапный собеседник оказался ненавязчивым. Он рассмеялся, покрутил пальцем у виска и направился к выходу из общежития, зацепив талию симпатичной девушки в бордовом свитере. У меня задрожали руки, и я даже не сразу осознал, почему.
Наверное, в миллионах параллельных линий времени существует одна такая, где меня три года назад успешно инициировали, и этой осенью я познакомился с кареглазой послушницей, которая любит латте и оладьи с мёдом…
Прекрати, идиот. Топай в библиотеку, тебя уже заждался так называемый «художественный отдел».
Мои шаги гудели под сводами широкого коридора, что вёл к высоким створкам из лакированного дуба. Они выглядели ещё темнее под мягким светом ламп-получаш, расположенных у самого потолка.
Оглянувшись, я коснулся оправы очков. Привычно теплеющий металл сообщил мне чувство странного успокоения. Твою-то мать, как же я соскучился…
Дуб вспыхнул ровными, солнечными линиями защитного контура. Дверной замок — не преграда для приличного лофиэля, и мне хватило бы пары капель света, чтобы от неё избавиться. Никто в Ассоциации не стал бы всерьёз надеяться на подобные вещи, поэтому придётся поднапрячься.
Округлые золотистые блики прихотливо скользили по дверям с разной скоростью, вспыхивая чуть сильнее там, где линии пересекались. Не слишком-то и трудная схема: едва леди Хален покидает библиотеку, контур замыкается и приходит в движение. Он совершенно не мешает кому бы то ни было открыть двери, вот только в тот момент, когда незваный гость это сделает, контур будет нарушен, импульс передан на связующий артефакт леди Хален, а лампам-получашам хватит мгновения, чтобы запомнить уникальный отпечаток моего света. Дар Марбаса здесь не поможет.
Каждый час рисунок контура менялся.
Я мог бы прийти днём, но неизвестно, сколько мне потребуется времени; нельзя рисковать тем, что леди Хален заметит чей-то отнюдь не праздный интерес к зашифрованным документам. Единственный способ скрыть мой визит — поддержать движение контура, замкнув его на внешний источник.
И lumen naturae на это требуется гораздо больше, чем обычно дозволяется иметь средней руки лофиэлю вроде меня. Если бы прошлой ночью Белый Танцор упёрся рогом, сегодня я смог бы разве что дверной косяк поцеловать.
Достав из куртки внешний резервуар — медную черепашку чуть меньше моей ладони — я устроился рядом и в последний раз огляделся. По-прежнему никого. Ну, да поможет мне…
Кто? Марбас нёс какую-то пургу про то, что небеса нас давно не слышат… А, по барабану.
Я коснулся черепашки кончиками пальцев, и её поверхность мгновенно налилась теплом. Закрыть глаза, сохраняя вид контура на обратной стороне века, освободить чувства и позволить им хлынуть наружу…
Моё сознание будто рассыпалось на десяток любопытных хорьков, и они бросились вперёд — обнюхивать и ощупывать пульсирующую магией структуру. Стройные золотые линии, ни единого лишнего узла, ни единой уязвимости… Совместное творчество леди Хален и Вендевы Бельторн. Безупречные Октинимосы, безупречная магия — и сейчас мне нужно дополнить её собственной. Так, чтобы меня сочли своим.
Ещё один вдох. Хорьки стали световыми пятнами, и в голове на мгновение зарябило. Подделать чужой магический контур — эта задача того же порядка, что и скопировать чужую подпись; то, что я пытаюсь провернуть, сродни попытке закончить письмо, написанное кем-то другим.
Для начала нужно хотя бы найти чернила того же оттенка. Я напряг волю, чтобы заставить кипящую внутри меня радугу успокоиться и повторить безмятежный цвет магических нитей. На это ушло секунд пятнадцать; как только цель была достигнута, я отделил часть своего разума и вынес её во внешний мир вместе со зрением и вниманием.
Больно. В этот момент всегда рискуешь засыпаться. Твоё тело чувствует ледяной холод, панику и покрывается таким количеством пота, что можно им захлебнуться, но тебя это волновать не должно.
Со стороны всё выглядело так, будто я уснул со статуэткой в руках, свесив голову; но одновременно с этим мне были видны подрагивающие магические связи, постепенно возникающие между резервуаром, моим разумом и защитным контуром.
Когда нити, тянущиеся через нос и выходящие изо лба, стали достаточно прочны, я послал импульс золотистым бликам, сообщая им новое направление и вытягивая из резервуара ещё одну порцию света. Когда они пронеслись через фокус моего внимания, я отпечатал их путь в энергии, будто в воске, создавая то самое недостающее звено контура. Одновременно с этим моё тело резко выдохнуло и открыло глаза.
Голова сильно кружилась. Я устроил черепашку на полу. Пока защитный контур идёт по ней, можно входить и выходить, сколько заблагорассудится. Lumen naturae в ней точно хватит на ночь.
Капля силы из медной печатки — и замок приветливо щёлкнул. Раз плюнуть по сравнению с тем, что я проделал несколько секунд назад. Напомните, почему я не обношу квартиры где-нибудь в Лос-Анджелесе?
А, ну да, воспитание…
В библиотеке было темно и потрясающе тихо. Я выбрал себе место за столом в дальнем углу, включил настольную лампу и отправился туда, где под потолком синели буквы «Художественная литература». Стройные ряды корешков — вот американская классика, вот русская, вот полное собрание Фенимора Купера… было дело, я его отсюда таскал. И не понимал, почему бабушка запрещает мне выносить эти книги из зала. О, «Фауст»… кто-то ошибся полкой.
Вот и Стендаль, вся библиография. Выдернув «Красное и чёрное», я развернул его на середине и дотронулся до дужки очков. По стёклам пробежала искристая сеть, и строки расплылись, точно их залили чернилами. Мгновение спустя они составились в совсем иной текст.
«15 июня 1979 года, 19:10, час Юпитера.
Х.В.: Герцог Агарес, вас приветствует Высший Круг Зар Шел Врадим. Осведомлены ли вы о долге Соломоновой Правды по отношению к призвавшим вас?
2: Да, да. Никаких новостей, снова никаких новостей. Я слышу это постоянно, я вижу это постоянно, что вы опять собираетесь мне рассказать? Заперт, заперт… Что значат твои жалкие речи по сравнению с небесными затворами?».
Чудно. Вот они, протоколы ритуалов Высшей Практики. На редкость интересное чтение, когда располагаешь временем.
«Х.В.: Герцог Агарес, осведомлены ли вы о том, кто является новым владельцем вашей печати?
2: Брошены, забыты, оставлены гнить без памяти, без прощения! Что значат оковы печатей перед оковами вашего пропахшего плотью мира? Что вы значите для Него, жалкие комья праха?
Х.В.: <повторяет вопрос>.
2: Что тебе нужно, труп?
Х.В.: Как владелица вашей печати, я желаю ответов, Великий Герцог.
2: А я желаю сокрушить каждый атом вашего омерзительного бытия!».
Бр-р. Что-то там болтали о Втором Герцоге Агаресе ещё до моей неудавшейся Инициации… но ничего хорошего. Вроде как его пытались разговорить трое Октинимосов один за другим, но безуспешно.
И если каждый ритуал проходил вот так, то удивляться нечему. Я поёжился и открыл книгу чуть ближе к концу.
«25 сентября 1981 года, 17:40, час Юпитера.
Д.Т.: Великий Герцог Агарес! Понимаешь ли ты, где находишься?
2: Да. В самом холодном и мучительном из пространств.
Д.Т.: Я должен сообщить, что ты заключён в Триангулум и находишься под властью Правды Соломона.