Рука Рэйен медленно гладила волосы дочери. Что-то стукнулось в окно и тут же пропало.
— Это какой же?
Леви пожала плечами, заставляя себя вдавливать пальцы в обжигающие края чашки. Столкновение леденящего озноба и жгучей боли где-то в области ладони помогало удерживать мысли целыми.
— Ты всегда знаешь, как поступить правильно. Не ошибаешься, не…
— Девочка моя, если бы я не ошибалась, ты не была бы знакома с этим коз… ох, в смысле, с твоим бывшим отчимом.
— Это не такая ошибка. — Леви помотала головой. — Ничего страшного ведь не случилось.
Улыбка Рэйен на секунду погасла, чтобы вспыхнуть снова — мягче, грустнее и теплее:
— Я очень рада, что ты так думаешь, милая.
Часы снова затикали, прикидываясь, что ничего не произошло. Мама подлила себе ещё немного кофе, а Леви убрала руку от чашки, отчаявшись дождаться победы горячего пара над мерзким холодом в запястье.
— Но, видишь ли, — продолжала Рэйен, — дело не в том, что я не ошибаюсь. Дело в том, как я к этому отношусь. Никому в целом мире не доводится ошибаться так часто, как учёным. Мы этим обычно и заняты — суёмся в каждую возможную пропасть, чтобы отыскать по-настоящему надёжную тропинку, по которой люди смогут пройти к чему-то новому.
Леви молчала и смотрела в окно, до половины занавешенное золотистой тканью. У самого верха рамы колебалась ветка, одетая юной листвой, и это выглядело так, словно тёмная рука пытается натереть зелёной салфеткой бледно-голубой фарфор неба.
— Можно сказать, что ошибаться — наш долг. И мой долг, в частности. Но, Леви… помни, пожалуйста, что я никогда не стану на тебя давить. И не отправлю в Ассоциацию, если ты откажешься.
— Но разве ты не можешь сказать, что будет для меня лучше?
— Не выйдет. Во-первых, я не знаю. Во-вторых, нам и так приходится жить с постоянным страхом того, что от наших ошибок могут пострадать другие, и сейчас я хочу побыть эгоисткой. Решай.
Мама встала и отошла к кухонному шкафчику, чтобы достать сахарницу. Та куда-то пропала, и поиск снова принёс в комнату молчание.
Решения…
Леви съёжилась. Сложно доверять суждению человека, которого совсем не знаешь, и ещё хуже, если этот самый человек смотрит на тебя из зеркала. И как думать, когда рука почти отмёрзла?
Ох, что происходит?..
Откуда эти кристаллы льда, грызущие кожу, точно стая голодных крыс?!
— Главный подвох, моя милая, — Рэйен стояла спиной, не видя ужаса на лице дочери, — в том, что ты и не узнаешь, что для тебя лучше, пока не наделаешь вагон ошибок. Без отбитых локтей не получится.
— Мам…
Мир замигал, точно целиком питался от неисправной электросети. С каждой секундой ледяная корка поднималась всё выше к плечу, и на самой грани слуха забормотали странные голоса. Чашка кофе стояла совсем близко, но больше ничем не пахла. Воздух опустел, часы замолчали, и кружка Рэйен неожиданно растеклась по столу, как пластилин.
— Мамочка! — Леви вскочила и бросилась к тёмно-фиолетовой фигуре.
Рэйен Дим обернулась. Вместо сахарницы в её руках была скрипка.
— Но, знаешь, я буду любить тебя с любым количеством синяков.
Острый лёд на руке Леви вскрыл пространство, и оно лопнуло чернотой, точно исполинский нарыв. Сон — крепкий, вязкий и плотный, как опухоль — начал растворяться под действием неслышного крика, исходившего от толстой холодной корки. В распахнутое окно ворвался ветер, и он был тяжёлым, словно груда цепей.
Леви рухнула на пол — или на то, что им притворялось — и зачем-то вцепилась в скрипку, которая должна была вот-вот увязнуть в остальной кофейной гуще. Мгновением раньше Рэйен Дим стала плоской, словно тень…
Чтобы не видеть, как мама снова уходит навсегда, послушница Ассоциации Зар Шел Врадим зажмурилась и уткнулась лицом в шероховатую поверхность. Дар Кроцелла бился и пульсировал, сражаясь с мраком иллюзии, а ветер крепчал и завивался хлещущими спиралями.
Какофония становилась всё громче, пока не стихла разом — точно кто-то выключил сломанный граммофон. Наступила полная тишина — такая, в которой слышишь только звон в собственных ушах.
Через некоторое время сквозь её пелену начали проникать отдельные звуки. Кап… кап… тихо, тонко, будто вода сочится из неплотно закрытого крана. Леви дёрнулась и плечом ощутила холод камня; странно, но скрипка из сна осталась при ней. Возможно, всё дело в том, что новое состояние тоже было всего лишь грёзой.
Цепляясь мыслями за прихотливое биение тихой ноты, послушница открыла глаза.
Над головой раскинулась искристая бездна, живо напомнившая Леви рассвет в Аппалачах — серебристая с одного края и авантюриново-синяя с другого. Ровно посередине небосвода протянулась цепочка нежных, будто акварелью нарисованных лун, и это почему-то ни капельки ни удивляло. Скромный колокольчик позвякивал на самой грани слуха, и послушница была горячо благодарна ему за деликатность.
Сев и оглядевшись, Леви поняла, что находится на плоском уступе очень высокой скалы угольного цвета, похожей на карандаш. Небо казалось куда ближе, чем земля — туманный ландшафт, едва просматривавшийся на головокружительной глубине, проигрывал в ясности острой и чёткой россыпи звёзд.
Одномерность пространственного ритма не вызывала сомнений: разорвавшаяся иллюзия выбросила Леви в свободное Ноо, и, судя по инопланетной картине наверху, послушница находилась где-то очень далеко.
Машинально проведя ладонью по скале, она почувствовала что-то вроде трещины. Оказалось, тёмный камень избороздила глубокая резьба, складывающаяся в смутно знакомый, где-то мельком виденный рисунок…
Леви встала и медленно обошла площадку, присматриваясь к его очертаниям. Ритуальный круг — резче и грубее, чем в книгах, но всё ещё узнаваемый. Если бы послушница училась более прилежно, то смогла бы понять его предназначение, но на одном из тех учебников она, скорее всего, уснула. Вот когда начинаешь жалеть о безалаберности…
Подойдя к краю и бросив взгляд в затянутую дымкой — или облаками? — даль, Леви неловко выругалась. Она снова в башне и снова не знает, как слезть. Да кончится это когда-нибудь?..
Послушница вернулась к ритуальному кругу. С небольшого отдаления он походил на огромную, слегка асимметричную розу и состоял из областей-«лепестков», каждая из которых была наполнена своей, уникальной вязью символов. Скорее всего, так проявлялся личный стиль создателя; единственным, что нарушало хаотическую, но безупречную гармонию его работы, оставалась прямая трещина со следами инея на краях.
Медленный ветер тёк вокруг Леви, чуть беспокоя её волосы и обнимая плечи, словно шёлковый шарф. Широкая, неторопливая река — вот, на что походило воздушное пространство над угольной скалой. Небо и не думало светлеть дальше, будто время суток в этом месте замерло между ночной темнотой и днём. Колышущаяся пелена внизу могла скрывать что угодно — от пылающего ада до райских кущ.
Свесив ноги с края каменного шпиля, послушница удивилась тому, как мало пугает её эта невероятная высота. Впрочем, она ведь уже видела что-то подобное, но когда?..
Да здесь же, в Ноо. Но в тот раз с ней был Кроцелл — могущественный, крылатый, свободный выбирать себе дорогу в воздушном океане. Где же он сейчас? Существует ли хоть малейшая вероятность того, что сорок девятый Герцог отыщет послушницу здесь, или она так и будет сидеть одна посреди пустоты?
Одна… Леви раньше никогда не оставалась одна. Рядом с ней всегда крутились то наставники и защитники, то сторожа и предатели. Эти люди и нелюди постоянно смешивались, и послушница уже допускала ошибки, путая одних с другими. Из всего этого следовало извлечь урок, и она точно знала, какой.
Рассчитывай на себя, дурёха. Хватит дожидаться умных друзей.
Послушница вернулась к центру круга и подобрала скрипку. Несмотря на бурный распад иллюзии, через который им пришлось пройти, инструмент не приобрёл ни одной новой царапины, и это грело сердце, хоть Леви и понимала — скрипка не была той самой, из реальности. Воспоминание, дорогой образ, не более…