В круглом окошке под самой крышей трепетал свет.
Вдоль изгороди поднимались ажурные фонари, и от них несло стерильным lumen naturae практиков Ассоциации. Струны низко вибрирующей силы объединяли их в кольцо, и внутри железных столбов тихо гудели медные сердечники-резервуары, чуть резонируя с барабанами ливня. Простая, но элегантная защита — если задеть нити, хозяин наверняка узнает. Бесполезно кутаться в тишину: щит талой воды нарушит вибрацию точно так же, как это сделала бы чужая мелодия.
Лунношёрстная волчица коротко фыркнула, останавливая переярков. Вожак приблизился к изгороди, шумно втянул воздух обоими носами и уступил место послушнице, позволяя ей обнюхать защиту.
Струны между фонарями буквально образовали невидимый глазу забор, и Леви чётко могла сказать, где он заканчивается — на высоте около трёх ярдов. Недостижимо — здесь, в предельной близости от реального мира, груз представлений о собственной сущности не позволит хищникам вспорхнуть.
Но Танцор говорил, что в Ноо никого не удивить новым лицом.
Переярки взлаяли, когда над вибрирующей изгородью взмыл птичий силуэт, мерцая золотыми глазами. Леви-сова покружила над домом, пристально изучая пространство. Может быть, и не стоило тратить время, но слишком уж сильно ей нравилось наблюдать мир сквозь волшебный изумруд.
Послушница опустилась на лужайку, не задев границы. То, что Леви чувствовала здесь, напомнило ей работу сейсмографа: было ясно, что где-то в доме скрывался приёмник, который примет сигнал от потревоженной ограды. Что делать? Попытаться его отыскать и как-то вывести из строя? Но сколько займёт времени и имеет ли шансы на успех? Если бы Леви создавала подобную защиту, она носила бы приёмник с собой… и вряд ли она сможет сломать вещь, лежащую у Тансерда в кармане или надетую на палец.
Волчица заворчала: мимо ограды спешила пара. Люди под зонтом тихо смеялись, и дождь впитывал этот смех, увлекая к тротуару крошечные осколки его эха. Когда свет фонарей упал на поверхность зонта, озарив бегущие по ней капли, Леви неожиданно поняла, что нужно делать.
И для этого ей требовалось снова стать человеком.
Так странно было видеть, как дождь проходит сквозь вытянутую руку…
Мелодия талой воды возникала легче и легче с каждым разом, всё глубже отпечатываясь в памяти. Послушница вздрогнула, остро чувствуя зависимость восприятия от формы: обличья открывали ей новые грани мира, но делали недоступными вещи, казавшиеся привычными, почти неотъемлемыми…
«Надев сотню лиц, ты соскучишься по своему собственному». До сотни обличий Леви, конечно, было далеко, но смысл этой фразы становился ясен. Ни волчица, ни сова не смогли бы призвать музыку Герцога, которая сейчас росла из земли между домом Джеффри Тансерда и незваными гостями.
Щит талой воды потревожил бы ограду, если бы Леви попыталась окутать им стаю. Но сигнал от медных резервуаров не сможет пройти через него, если накрыть им сам дом.
Виски послушницы пылали от чудовищной концентрации, и на несколько мгновений она перестала чувствовать остальное тело. Первой в происходящем разобралась лунношёрстная самка — коротко рыкнув на переярков, она прыгнула через ограду, и гулкий звук басовой струны ударился о только что возведённый купол. В голове зашумело, и Леви покачнулась, но устояла; мгновением спустя барьер пересёк вожак. Остальные волки мешкали ещё целую минуту, но вот двумордый дух зарычал уже с угрозой, и в щит талой воды пулями врезались четыре тяжёлые, болезненные ноты.
До скрежета стиснув зубы, Леви ждала, пока колебания сигналов стихнут. От вибрации адски звенело в ушах, но магическая тишина нуждалась в нерушимом сосредоточении. Если сквозь неё проскользнёт хотя бы эхо, всё будет напрасно…
Но этого не случилось. Когда купол пошёл рябью и растворился в воздухе, на лужайке уже воцарилось полное спокойствие.
Ноги едва держали послушницу, и она села прямо на сырой газон. Такой большой щит собственными силами Леви создала впервые, и внутри не осталось ничего, кроме тупого удивления. Вожак подошёл к ней и очень по-собачьи ткнулся в плечо своими бледно мерцающими мордами. В солнечном сплетении расцвело мягкое тепло: дух передал Леви немного своего lumen naturae. Оставалось только предположить, что вожак оценил сложность сотворённой магии… и понял её как проявление силы.
— Путь свободен, — сказала послушница, машинально запустив пальцы в густую шерсть двумордого духа. — Весь свет, который сумеете найти и взять — ваш. Только будьте осторожны. Хозяин логова опасен, слышишь?
Вожак понимающе засопел.
— И не трогай штуки, которые скверно пахнут. Лучше дай мне знать, если наткнёшься на такое, хорошо?
Утвердительно фыркнув, дух поднял голову, коротко взлаял, и вся стая растворилась в тенях, окутывающих дом. Леви осталась в одиночестве посреди лужайки собираться с мыслями. Подставляя напряжённый слух мягкому шороху дождя, она размышляла о предстоящих поисках.
В жилище Тансерда наверняка хватает предметов, хранящих в себе самую разную магию. Получится ли отличить печать Марбаса от прочих? Вряд ли. Но, чёрт подери, этот барьер вокруг дома всё же выглядит не слишком убедительно. Второй Октинимос ведь не может считать, что его хватит для охраны достояния Ассоциации?
Нет, точно нет. Наверняка он бережёт печать, как зеницу ока. Следовательно, Леви должна искать самое опасное место в доме.
Дождь прошёл, оставив после себя пьяную, засыпающую землю и тихую ночь с лиловыми отсветами в воздухе. Послушница встала, сожалея, что чувство влажной почвы под босыми ногами так сильно притуплено.
Оказавшись у входной двери, Леви невольно потянулась к звонку и одёрнула себя в последний момент. Трудно перестать быть хорошей девочкой, которая всегда спрашивает, можно ли ей войти.
В тёмном холле пахло деревом и шоколадом. Со второго этажа доносился медленный джаз, а слева — по-видимому, из кухни — громко и настойчиво тикали часы. Глухой мрак нарушался только заплаткой жёлтого света, падавшего на лестницу из приоткрытой двери. Леви прислушалась — там, за дверью, кто-то беседовал.
Как она и предполагала, освещённая комната была гостиной — небольшой, но уютной, с немыслимым количеством индейских покрывал на стенах. От узоров зарябило в глазах, но послушница встряхнула головой и сфокусировала взгляд на двух женщинах, сидевших на пунцовом диване.
Волосы Лидии Стэпфорд мягко отливали золотом в свете торшера; она расслабленно откинулась назад, чуть улыбаясь самым уголком совершенного рта. Несмотря на эту улыбку, лицо супруги сэра Тансерда казалось злым.
Нирити Клинг, ютившаяся поодаль, походила на сиротку из богоугодного заведения, и Леви сперва её не узнала — слишком сильно изменило наставницу полное отсутствие макияжа, гладкая коса вместо сложной укладки и закрытое платье.
— Я не уверена, что Джеффри захочет с тобой говорить, — сказала Лидия, и у Леви засосало под ложечкой от протяжной монотонности её голоса. — Ты ведь понимаешь, что у тебя мало шансов сохранить свой статус в Ассоциации? По правде говоря, ты вряд ли вообще останешься в наших списках.
Нирити дёрнулась, как от пощёчины.
— Не может быть, леди Лидия, я ведь… моя линия крови, я последняя… разве я не смогу как-то искупить…
— Искупить что, дорогая? — Интонации супруги Тансерда вдруг обрели зловещую нотку. — Сейчас ещё нельзя сказать, чем обернётся твой провал. Джеффри готовил почву для Процедуры много лет, мы столько ждали появления идеального носителя… какая цена заплачена!
Лидия Стэпфорд не повышала голоса, но её слова метательными ножами свистели в воздухе, и Нирити вздрагивала так, словно эти ножи втыкались в дюйме от её шеи.
— И для чего всё это? Чтобы ты обрекла мир на гибель своими капризами?
Глядя, как наставница сжимается в беспомощный комок, Леви пожалела её неожиданно для самой себя.