— И всё же, любое здание можно разрушить, имея достаточно веса.
— Ты подразумеваешь?..
— …грубую силу, Нетус Бельторн.
— Мне не пропустить через мои резервуары столько lumen naturae.
— Тебе не понадобятся резервуары.
Марбас поднялся. Его ноги не тревожили траву, а костюм поблёскивал, несмотря на мрак.
— Полагаю, твоё недавнее знакомство с Сорок Девятым придётся весьма кстати. Ты уже научился самостоятельно погружаться в Ноо — как насчёт встретиться в том месте, где он сейчас заточён? Мы найдём, что обсудить, я тебя уверяю.
Меня одолевала слабость, и я едва сумел пожать плечами:
— Не вижу, почему нет.
— Отлично. Я узнаю, когда ты будешь там. А сейчас советую отпустить меня: тебе не следует перегружать свой разум.
Мечтая растянуться на земле в полный рост, я махнул ему рукой.
— Значит, вали. До встречи, Марбас.
— До встречи… хранитель.
Улыбка Пятого Герцога растаяла в воздухе на секунду позже, чем он сам. Ветер ударил мне в лицо, и по сухости кожи я понял, что меня продувало насквозь в течение всей беседы. Тело будто покрылось ледяной коркой, но под носом и на губах чувствовалась какая-то горячая влага.
Я вытер их рукавом, взглянул на него и не смог даже чертыхнуться.
В темноте моя кровь казалась чёрной.
Глава сорок вторая. Марс в Козероге
За очередной дверью не оказалось ничего, кроме потрескавшейся кирпичной кладки.
Леви передёрнула плечами в бессильном раздражении. Она чувствовала утомление. Нужные ей сны текли где-то неподалёку, но их шёпот не мог служить ориентиром — он вспыхивал то здесь, то там, будто звуковой блик, зыбкое эхо настоящей мелодии.
Уже третью ночь подряд послушница искала пространство, которым окружает себя сознание спящего, оказавшегося в Ноо. Каждый сон творил свой собственный мир, крошечный и замкнутый, но Леви могла укрепить его так, чтобы он стал чуть более реальным и уцелел в памяти сновидца после пробуждения.
Шагая вниз по пустой улице города-призрака и рассматривая крыши, тянувшиеся до самого горизонта, Леви пыталась собрать в кучу всё, что она знала о Вендеве Бельторн. В конце концов, благодаря сну Нетуса послушница видела лицо Первой. Звук голоса, жесты, пронзительный взгляд — этого хватало, чтобы ощутить пульс холодной энергии. Если бы не эхо, если бы не усталость…
Тряхнув головой, Леви продолжила путь. Её слегка мучила совесть из-за того, что она не сказала Бельторну о своих намерениях, но, чёрт подери, кто, кроме леди Вендевы, может прекратить творящийся кошмар одним словом?
Нетус узнает — потом. Когда всё закончится, и ему больше не нужно будет терзать себя Высшей практикой. В конце концов, они квиты — он ведь тоже скрывает, как дорого на самом деле ему обходится магия Октинимосов.
Нить чужой энергии билась над правым плечом Леви, и её вибрация, кажется, стала сильнее. Взволнованная послушница ускорила шаг. Неужели всё-таки получится?!
Успеть бы до утра, ведь следующей ночью опять придётся искать заново…
Биение окрепло и свернуло в маленькую и тёмную улочку, над которой почти смыкались две малость покосившиеся крыши. Послушница не сдержала смешка, усмотрев в этом случайную шутку пространства над недавними событиями.
Прошлёпав по неприятно сырому асфальту, Леви оказалась перед чем-то вроде подвала с проржавевшей дверью. Если только внутренний компас не лжёт, и это действительно нужное место, сны леди Вендевы сейчас вряд ли безмятежны.
Дверь безразлично скрипнула, пропуская Леви. Светлое утро осталось позади, уступив место душному мраку. Зажмурившись, послушница сосредоточилась на тихой мелодии. Чем ниже уходила лестница, тем отчётливее слышались гитарные переборы, слегка напоминающие фламенко. Странная, шаловливая и немного безумная музыка, совершенно не вязавшаяся со строгим образом Первой…
И, тем не менее, Леви чувствовала, что путь найден.
Лестница упёрлась в ещё одну дверь, настолько искорёженную, что о неё можно было бы пораниться, происходи дело в реальности. Сквозь щель между железной створкой и полом проникал слабый свет. Леви толкнула её, и воздух изменился: запахло кофе и особой пылью — той, что скапливается на корешках книг.
Фламенко перестало быть эфирной нитью-проводником и превратилось в обычную музыку, звучащую из старинного граммофона. Его бронзовая труба блестела прихотливой гравировкой. Пространство загустело и воспротивилось шагам послушницы — ткань сна защищалась от вторжения.
Леви знала по опыту, что должно пройти некоторое время, прежде чем её собственные ритмы зазвучат в унисон со сновидением. Оно отзывалось на присутствие чужака: граммофон издал резкое шипение, прервав игривую мелодию и начав другую — медленную, задумчивую, больше похожую на печальное танго.
Леди Вендева — моложе, чем во сне Нетуса — стояла у книжной стенки, держа в руке изящную чашку. Блуза из чёрного шёлка переливалась от каждого движения, а разноцветная мозаика обложек на полках выглядела живой. Леви даже чудилось, что книги меняются местами, пока никто не смотрит.
Вторым человеком в комнате был Джеффри Тансерд, не успевший ещё располнеть. Он едва держался на ногах, а его добродушное лицо потемнело от гнева и отчаяния.
— Я не хочу продолжать эту беседу, — ровно произнесла леди Вендева, отпив из чашки.
— Но почему, миледи, почему?! Неужели мы не вмешаемся? Неужели позволим случиться третьей войне? В ней не будет выигравших! Кто бы первым ни нажал на кнопку, мир не сможет оправиться!
— Успокойся. — Каменное лицо Первой не дрогнуло, только брови слегка приподнялись. — Ты прекрасно знаешь, с кем мы имеем дело — с детьми, которые хвастаются друг перед другом новыми игрушками. Они никогда не нажмут на кнопку, Джеффри. Им ещё нужна их песочница.
— Как вы можете полагаться на подобные умозаключения… — Тансерд вытер лоб дрожащей рукой. — Миллиарды людей могут не пережить этой игры! Разве можно надеяться, что человек, облечённый властью, не воспользуется ею?
— Каждая новая крупица знаний давала человечеству чуть больше власти. — Леди Вендева неприятно улыбнулась. — И каждая несла новую угрозу. Но мир, как видишь, устоял. Почему ты полагаешь, что он должен рухнуть именно сейчас?
— У человечества раньше не было оружия, способного отравить землю и воздух за доли секунды! Эти… игрушки… слишком опасны!
Тонкие губы Первой скривились, будто от боли, и она отвернулась.
— Если человечество не выдержит испытания, значит, его беды заслужены. Кто мы такие, чтобы судить?
Второй Октинимос шумно вдохнул. Его рука нашарила край столешницы и стиснула так, что сделалась совершенно белой.
— Мы можем предотвратить худшее!
— В самом деле? — Голос леди Вендевы зазвучал ядовито, точь-в-точь, как у её внука. — И что же ты предлагаешь, Джеффри? У нас не больше влияния, чем у любого исследовательского института. Может быть, нам следует нарушить присягу, пойти против Капитолия и надеяться, что Красный Пентакль поступит так же благородно?
— Разве с ними нельзя договориться?
— Если бы это было возможно, Холодная Война угасла бы в зачатке. Практики Красного Пентакля с удовольствием позволят нам ослабить Штаты, но выполнят ли они свою часть сделки? Будь ты на их месте, ты бы выполнил, а?
Тансерд опустил голову и заскрежетал зубами.
— Я… просто не могу смотреть, как над миром сгущается тьма.
— Ты привыкнешь.
Леди Вендева поставила чашку на полку, подошла ко Второму Октинимосу и положила узкую ладонь на его лоб.
— Знаю, это больно, — тихо произнесла она. — Твои способности велики, Джеффри, и тебе трудно поверить, что существуют вещи, которые ты не в состоянии изменить. Каждый практик проходит через тысячи «можно», чтобы встретить «нельзя» там, где сильнее всего будет желать победы — таков наш урок.
Тансерд мелко дрожал, опираясь о столешницу. Глаза его были закрыты.
— Найди в себе смирение. Я верю, ты достаточно мудр для этого.