— Ты не сможешь её убить, — насмешливо произнёс он, — теперь я… знаю…
Мгновенная заминка почему-то обожгла слух, точно кипяток. Девичье тело дрогнуло и отступило назад; растрёпанные волосы закрыли лицо. Когда голова поднялась снова, жёлтые глаза пропали. Вместо них на Бельторна смотрели карие — широко раскрытые, полные боли…
— Пусть… катится… в ад, — хрипло выдавила Леви и с силой подалась вперёд, навстречу лезвию.
Когда оно вошло в живот носительницы, из её рта хлынула густая кровь… и мир взревел.
Тансерд схватился за виски, пытаясь остановить неумолимое вращение пространства. В ушах стоял такой нестерпимый звон, точно небо раскололось, и мириады его осколков падали на скорбящую землю. Воздух рябил и искрился, пока пласты магического льда таяли, обнажая стены Залы. Глаза почти не служили Второму Октинимосу, и он их закрыл, успев заметить, как освободился вход.
Что-то изменилось, и изменилось безвозвратно. В конце концов, Герцоги никогда раньше не умирали.
Мучительное забытье наконец выпустило Второго Октинимоса из своих когтей, и он смог полностью воспринять кошмар, воцарившийся в Тайной Зале. Безжалостно развороченный пол был сплошь покрыт кровавыми останками. Посреди разрушенного силового контура сидел Нетус Бельторн, и на его коленях покоилась голова Леви Дим. Он медленно гладил её волосы, не отводя взгляда от застывшего лица.
Чуть поодаль стояли две высокие фигуры. Тансерд узнал Марбаса и подавил возглас изумления — каким образом Герцог смог появиться на материальном плане?
— Ты хотел объяснений, Кроцелл, — бесстрастно проговорил Пятый Герцог. — Они ещё требуются?
— Сейчас я хочу вырвать тебе сердце. — Голос его собеседника дрожал. — Это всё из-за Вечного Отца, да? Из-за его помилования? Мы виновны и приговорены к рабству, но если кто-то из нас погибнет от руки смертного… Так вот какую цель ты преследовал!
— Да. И мне даже жаль, что ты не выполнишь своей угрозы. Я так устал…
Новый голос ворвался в тяжкую тишину уничтоженной Залы.
— Господе Иисусе!.. — Вендева Бельторн переступила порог, опираясь на трость, и в её глазах вскипал чёрный ужас. — Сэр Тансерд… что всё это значит? Моя медь только что перестала работать! Что вы натворили?!
Второй Октинимос непроизвольно стиснул в руке свой главный резервуар — тяжёлый крест — и ощутил глухое изумление, поняв, что он пуст. То же самое случилось и с кольцом, и с запонками, и даже с запасным — крошечной булавкой…
Марбас тряхнул золотой гривой.
— А не ты ли старался скрыть свою печать любой ценой, Кроцелл? Не ты ли прятался от Соломоновой правды дольше нас всех? Можешь ли ты судить меня за то, что я решил её сломать?
— Цена слишком велика, и расплатился не ты!
— Агарес мечтал уйти в небытие. Я лишь исполнил его желание, просто сделал так, чтобы его смерть освободила всех нас. Пусть маги теперь играют с печатями, сколько захотят. Мы уже никогда не услышим зова меди.
— Но ты-то просчитался. Клятва Солицен не исполнена. Мы всё ещё связаны… с ним, — Кроцелл кивнул на Нетуса.
— Это не имеет значения. — Марбас отвернулся. — Человечество лишилось способности вредить себе с помощью Герцогов, и, быть может, теперь Творение доживёт до возвращения Вечного Отца. Если во имя этого мне суждено остаться слугой, я готов. И был готов с самого начала. Хочешь врезать мне за то, что я потянул тебя следом? Думаю, нам обоим есть, что искупить.
Его собеседник задумчиво пожал плечами:
— По крайней мере, теперь мальчик останется жить. А мне не всё равно.
Тансерд поднялся и сделал несколько бессознательных шагов к Герцогам. Как поверить, что всеведающий Марбас, вдохновитель плана нового миропорядка, всё это время считал Второго Октинимоса пешкой?
— Едва ли пешкой, — проговорил Пятый Герцог, ухмыльнувшись. — Вы, мой бывший хранитель, вполне ферзь. Не у каждого смертного достанет тщеславия так поверить в свою непогрешимость. Без вашей гордыни я бы никогда, никогда не справился.
Смесь глухого отчаяния и стыда заставила Джеффри Тансерда приблизиться к Нетусу и выдавить, надеясь непонятно на что:
— Мистер Бельторн, простите меня…
Молодой практик будто очнулся. Его выглядело не более живым, чем лицо Леви Дим. Несколько секунд пустые глаза изучали Второго Октинимоса так, словно видели впервые, а затем Нетус холодно произнёс:
— Кроцелл, ты мне нужен.
Среброволосый собеседник Марбаса растворился в воздухе, а руки Бельторна снова покрылись чёрными молниями. В следующую секунду Тансерду показалось, что в его животе взорвалась граната.
Сознание пошатнулось от боли, которая дарила почти… облегчение?
Корчась на полу, Второй Октинимос понял, что улыбается. Заслуженно, да, заслуженно… Пусть… Пусть болит тело, но не душа, только не душа…
— Да прекрати же ты!
Пытка окончилась так же внезапно, как и началась.
Теперь леди Вендева крепко обнимала внука, и плечи её сотрясались от рыданий.
— Не надо… прекрати, прошу тебя… ты не был убийцей, так не становись им сейчас…
Бельторн молча сбросил руки бабки, отстранил её саму и снова опустился на колени рядом с Леви. Его пальцы в последний раз скользнули по её окровавленной щеке. Леди Вендева попыталась дотронуться до плеча Нетуса, но он дёрнулся и оттолкнул её ладонь.
— Знаете что? Катитесь в ад. Оба.
Бережно подняв на руки мёртвую возлюбленную, Бельторн пересёк Залу и исчез в дверном проёме. Герцоги пропали мгновением раньше. Вендева зажала себе рот, выронила трость, а затем лишилась сознания, испортив белый костюм бурым месивом из крови и внутренностей.
Джеффри Тансерд остался в одиночестве стоять на руинах того, что ещё утром было могущественной Ассоциацией Зар Шел Врадим.
Эпилог. Прозерпина в Деве
На поверхность озера бесшумно ложился первый снег.
Шаман с раскрашенным лицом зябко кутался в алое одеяло, пока его пимак глотал ноту за нотой из поющей воды. Полупрозрачные фигуры-веретёна толпились вокруг него, перешёптываясь и судача. Их глаза бледно мерцали, соревнуясь со снежинками.
— Медные цепи разрушены, — задумчиво произнёс шаман, когда веретёна смолкли. — Значит, пора уходить. Освобождённые Старшие Духи будут всюду совать носы, и я не желаю ни дружить, ни ссориться с ними.
Помолчав и усмехнувшись, Белый Танцор добавил:
— А колдунам моя сила больше не потребуется. Любопытно, что они станут делать без своего верного металла?..
Веретёна снова зажурчали, но их перебил низкий вой, донёсшийся из-за деревьев парка Уонэгиска. Двумордый волк, его самка и четыре переярка тенями скользнули на набережную; шерсть волчицы серебристо переливалась.
Шаман обернулся к новоприбывшим духам. Дождавшись, пока они окажутся рядом, он опустился перед вожаком на одно колено.
— Приветствую вас, Великие Зрячие. Ваша весть дошла до меня, и я ждал с нетерпением.
Волки переглянулись и заворчали. Лунношёрстная самка приблизилась к Белому Танцору, наклонила голову и разжала челюсти. Несколько сиреневых капель, сияющих в снежном полумраке, упали в подставленные ладони, и в воздухе поплыл лёгкий аромат лаванды.
Шаман с благоговением поднёс горсть света к глазам. В его чёрных зрачках заплясали искорки-отражения.
— Семя души… такое сильное! Да, цветку суждено распуститься вновь. Благодарю вас, Великие. Лёгких вам троп… и, надеюсь, вы нас ещё навестите.
Двумордый вожак утвердительно фыркнул. Налетевший ветер взвихрил снежинки и начисто стёр волков, оставив только следы. Белый Танцор сомкнул ладони, пряча сиреневое мерцание.
— Настало время покинуть озеро, друзья, — сказал он, обращаясь к веретёнам. — Семя взойдёт, но потребуется не один год…
Где-то в городе занялось пламя, и ночное небо окрасилось тёмным янтарём.
— ...и покой, о котором смертный мир теперь позабудет надолго, — закончил шаман.