Трое выпрямились, наконец.
— Преображение! — прошептал один из них. И картуш превратился в человека. Он лежал в пыли, неспокойно глядя на людей. Весь измождённый, со свисающей сухой и серой кожей. И тем не менее не оставлял попыток вырваться из непонятных пут.
— Плохие люди! — заскулил он.
— Неужели их нельзя спасти? — спросил один из троих.
Женщина покачала головой.
— Они давно мертвы. Их держит только магия "Инфернас Олэ".
— Хорошо. — не сдавался молодой. — А души их можно освободить?
— Нет, Лён. Они добыча лимба.
— Давай его съедим. — предложил один картуш другому.
— Давно надо было съесть. — пролаял тот.
Во тьме сверкнула сильная вспышка, раздался мгновенный многоголосый вопль и всё стихло. Зато из травы взлетели три совы и одна за другой бесшумно проскользнули в никуда.
Сержант встрепенулся.
— Панкратов, ты чего слышал? — толкнул он водителя.
— Нет, ничего не слышал — сонно отвечал тот.
Ночь близилась к утру. Бермудский треугольник изливал туманы. И в нём, скрытая от посторонних глаз, разворачивалась сцена.
Старуха стояла над дырой в барьере. Картуши проскочили и вода донесла их визги. Постояв немного, Евдокия поняла, что её слуги не вернутся. Она повернулась и медленно пошла сквозь лунные полосы. Из-за её спины бесшумно выскочили совы. Они все три облетели ведьму кругом, легко трепыхая пышными крылами и развернулись прямо в воздухе.
Ведьма не смела убежать, не могла перенестись. К ней с трёх сторон летели три волшебника, три дивоярца. Сияющее пламя вырывалось из их рук и замыкало треугольник. Сильная женщина с пепельными волосами, развевающимися без ветра. Высокий седой мужчина. И ненавистный подросток, который обхитрил её. Глаза всех троих пылали синим светом.
Они опустились наземь совсем близко от неё. Так близко, что она чувствовала исходящий от них гнев. Смертельная и мощная энергия исходила от всех троих и замыкала ведьму в непреодолимый треугольник. Евдокия почувствовала страшную и чужую силу, которя не трогает её лишь до того момента, пока она не вздумает бежать.
— Книгу. — сказала Брунгильда ровным голосом. И от этого Евдокии впервые в жизни стало страшно.
— Книгу, и мы пощадим его. — голосом, похожим на далёкий громовой раскат, произнёс мужчина.
День был долог. Прежде чем снимать барьер, требовалось освободить людей от морока. Вид бесцельно бродящих по деревне полубезумных людей был страшен. С исчезновением книги мороки ослабели и искусственная гармония в сознании людей нарушилась. Они не могли понять, что с ними происходит, но догадывались о многом.
Димка сидел на ступенях дома, раскачиваясь и держась за голову руками. Ему было отвратительно. Он понял, кто такая была Нинка: болотный морок, давно умершая пьянчужка.
Все отходили от кошмара. Их души требовалось успокоить. А кое-что из памяти просто удалить. Не может человек терпеть такое, особенно если не виноват. Это насилие над душой, над личностью, над человеческим достоинством. И волшебники считали это грязной работой. Нет ничего хуже, чем лишать человека воспоминаний. Даже ради его блага.
Машины выглядели брошенными. О них просто забыли. В некоторых набился мусор и даже угнездились куры. Вдобавок Володя Мазурович с трудом вспомнил, куда подевал все свечи с карбюраторов. Еле отыскал: старики Варюхи уже приспособились играть в них, как в чижик.
Очень плохо было всё с Динарой — гораздо хуже, чем с Михеевым. Её психика была повреждена необратимо, хотя внешне она выглядела почти нормально. Бедная женщина даже пить по-человечески разучилась — лакала, как собака языком. Она жаждала сырого мяса и временами подвывала. Ожог от дивоярского меча почти зажил, но рана в душе актрисы осталась. Теперь её всю жизнь будут мучить неконтролируемые вспышки гнева и последующей черной депрессии.
Как ни странно, лучше всех выглядел Карсавин. Он был только приторможен колдовством старухи. В остальном же совсем не пострадал.
Едва вспомнили про Марианну. Актриса спряталась в своём фургоне и закрылась. На пасеку к Леху она больше не вернулась. Если с остальных снять морок не составило особого труда, то тут всё гораздо хуже: собственная душа Марианны словно бы сплавилась с душой ведьмы. Это совсем не то, что ощущал Лён. В нём жили воспоминания Гедрикса, но сам он был свободной личностью. Здесь же произошло порабощение. Потому что это самое настоящее насилие. Ведьма напрасно пренебрегла душой Марианны — в ней не погибла личность. И сделать с этим было ничего нельзя.
Когда к Марианне постучали, она открыла дверцу. Глаза её были сухими.
— Я уезжаю. — сказала она.
И уехала. Села в свой японский джип и укатила в вечер, бросив все тряпки, косметику, запасы фитнесс-хлопьев и питьевой воды в пластиковых бутылках.
Только Кондаков с Немучкиным ничего не знали. Они с предыдущего дня не вылезали из своей монтажки — смотрели материалы.
Шестеро стояли кругом во тьме Бермудского Треугольника под молчаливыми деревьями. Трое дивоярцев, одна волшебница, так никому и не сказавшая о своём даре, болотная ведьма и воскрешённый дух. Ночь была чудна.
— Ты нанесла вред людям. — сказал Лён старухе. — Ты едва не уничтожила их души. У них не было возможности сопротивляться, они же не волшебники. Но хуже всех ты поступила с Динарой.
— Я освободил её тело, но душа исковеркана навеки. — проронил Магирус.
— Она не знала. — произнесла Наташа.
— Она знала. — резко ответила Брунгильда.
Ведьма ничего не отрицала. Не оправдывалась, не просила пощады.
— Книга, которой она владеет, это "Гениус Алама", украденный очень давно из Дивояра. В ней содержится запрещённый раздел "Инфернас Олэ" — демонская магия. Её искали, а она оказалась спрятана тут, в вашем мире. Ты первая из болотных ведьм, Мария, которая посмела открыть страницы этого раздела. Это карается смертью.
— Почему? — не выдержала Наташа.
— Потому что души неприкосновенны. — ответил Лён. — Первое правило мага. Этому учил нас Гонда. Это мы узнали в школе у Фифендры. Сначала запреты. Только потом — мастерство.
Наташа промолчала. У ведьмы как раз наоборот. Сначала вседозволенность, потом — осознание ошибки.
Она снова посмотрела на Сергея. Он — ошибка?!
— Он не цыган. — сказала ведьма. — Табор нашёл его на дороге. Памяти не было. Кто, откуда и куда идёт — не знал. Они его приютили и вырастили, дали новое имя. Но он так и остался странным.
Волшебники взглянули на Сергея. Во мраке его лицо слегка отсвечивало, словно тёмные воды таинственного Марькина болота.
— Я знаю, что я неживой. — отозвался он. — Ваша воля, делайте, что хотите.
Ведьма мучительно посмотрела на дивоярских магов и не проронила ни слова. Наташа почувствовала трепет, словно смерть грозила ей самой.
— Мы не убъём его. — проронила, наконец, Брунгильда. — Но живого тела он не получит. В нашем мире есть нечто лучше того, что ты хотела тут устроить. Он будет там существовать.
— Не жить?! — вскрикнула Мария.
— Нет. Существовать.
Магирус молчал.
— Я могу просить? — нарушила молчание ведьма. Никто не отвечал и она продолжила:
— Отпустите его прежде моей смерти.
— Да. — сказал Магирус. Он подошёл к Сергею. Тот не сопротивлялся, но посмотрел в глаза волшебнику своими глазами, похожими на лесные чёрные озёра. Гонда приподнял ладони, под ними заструился серый свет. Высокая фигура неживого окуталась этим светом и исчезла.
— Где это будет? — спросила Наташа.
— Здесь. — ответил Гонда.
— Когда это будет?
— Сейчас. — ответила Брунгильда.
— Что с ней сделают?
— Отправят в лимб.
— Кто это сделает?
Все промолчали.
Иголка выплыла из воротника рубашки Лёна. Сталь развернулась прямо в воздухе в простой, но безупречный клинок. По нему стекал огонь.
— Лён, твой меч карающий. — ответила Брунгильда. — Не знаю почему, но Каратель Дивояра избрал именно тебя.