Разобравшись с телефоном, я отправилась в дом по соседству, где жили родители мужа. Солнце жарило как ненормальное. Ни даже слабого ветерка. Воздух остановился. В палисаднике дедушка занимался поливом. На нем была широкая соломенная шляпа, в руках поблескивал синим шланг. Заметив, что я вошла в калитку, дедушка широко улыбнулся и поднял руку в знак приветствия. Он все дни проводит дома. Ему девяносто, а может, и больше, то есть он уже совсем старый, но выглядит довольно бодрым. «Здравствуйте!» — поздоровалась я, и он поднял руку еще выше и улыбнулся еще шире, так что показались зубы. Блеснули золотые коронки на боковых резцах и клыках с обеих сторон. «Ну и жара». Интересно, почему он в самое пекло стоит тут и поливает? Свекровь вроде сказала, что он целыми днями телевизор смотрит. Наверное, это в выходные, когда она дома, а в обычные дни он, видимо, иногда еще и в палисаднике работает. У калитки росла сосна, а сбоку от входной двери — куст индийской сирени. На участке произрастало много разных растений, названия которых были мне неизвестны. Некоторые из них цвели, другие казались абсолютно засохшими.
В горшках была плотно высажена какая-то темно-зеленая, похожая на базилик трава с глянцевитыми листьями. Листья, переплетаясь, образовывали сплошной покров, переливающийся на солнце. Наверное, если такой лист сжевать, даже зубы позеленеют. Трава производила впечатление не очень съедобной. «Я ненадолго зайду, меня мама… ваша невестка попросила». Он, не говоря ни слова, продолжал улыбаться всем ртом. Дедушка, конечно, бодрый, но уже явно плохо слышит. Не переставая улыбаться в ответ, я потянула вбок роликовую дверь, и она отъехала с грохочущим звуком.
Я застыла на пороге, огляделась. Ни одной пары обуви на полу в прихожей я не заметила. Пустой и от этого казавшийся странно широким глинобитный пол по контрасту с ярким дневным светом выглядел почти черным. На обувном шкафчике конверта не оказалось. Я скинула обувь и вошла в дом. На кухонном столе тоже нет… Здесь было аккуратно убрано. Стоял стакан с палочками для еды, лежал завернутый в пищевую пленку бутерброд с сыром, наверное перекус для дедушки, а рядом с чайником-термосом был пластиковый контейнер с разрезанным на четыре дольки неочищенным яблоком. И больше ничего. На стене у раковины, развешанная в порядке от короткого к длинному, висела мелкая кухонная утварь. На газовой плите — помытые и уже высохшие кастрюля и сковородка. Я раздвинула плотные перегородки фусума и вошла в комнату, где стоял семейный поминальный алтарь. Через бумажные квадраты в раздвижных рамах сёдзи в комнату проникал солнечный свет. На низком столике лежал коричневый конверт. Я вздохнула и, опустившись у столика на колени, с облегчением заглянула внутрь конверта — там лежала квитанция и несколько бумажных купюр. Прежде чем встать, я сложила ладони в молитвенном жесте, поклонилась в сторону алтаря. Просто дань традиции, ничего такого. В комнате пахло персиками.
Я протянула руку и открыла алтарный шкафчик — в нем оказалось три превосходных спелых персика. На алтаре были выставлены фотографии усопших предков мужа. Последний по времени снимок, запечатлевший бабушку Мунэаки, был цветным, другие, более ранние, — черно-белыми и изображали разных людей весьма почтенного возраста. Когда я перед самой свадьбой приезжала к родителям мужа — а может быть, это было сразу после свадьбы, — я вот так же сидела у алтаря рядом со свекровью и вдруг заметила ее сходство с бабушкой мужа на фотографии. «Как похожи!» — сказала я. «Кто? На кого?» — спросила свекровь, глядя на снимки. Я тогда еще не называла ее мамой и не знала толком, как к ней обращаться. В итоге просто ткнула указательным пальцем правой руки сначала в фотографию на алтаре, а потом в сторону свекрови. «Я? На нее?» — удивилась она. Я кивнула. Свекровь застыла на мгновение, уставившись на меня, но тут же тоненько рассмеялась: «Аса-тян, ну что ты. Глупости какие. Мы же с ней не родные. Я просто невестка, жена ее сына». — «Ой, и правда… — Я в ужасе прикрыла рот рукой. — Извините, пожалуйста!» Но чем дольше я смотрела на фотографию, тем заметнее было, как они похожи. Абрис лица, морщинки в уголках рта — было сложно сказать, в чем именно заключается сходство, но в незначительных, казалось бы, чертах оно было настолько поразительным, что наводило на мысль о кровном родстве. Свекровь простонала: «Ох, не могу… — и вытерла едва заметную слезинку в уголке глаза. — Ну и насмешила же ты меня». — «Извините». — «Не надо извиняться, Аса-тян. Это же комплимент. Она, говорят, в молодости настоящей красавицей была. И когда хоронили ее, тоже была красивая, как живая. Она даже в каком-то районном конкурсе красоты первое место однажды заняла. Еще до войны…» Свекровь повела плечами и снова тихо засмеялась. Теперь я опять смотрела на эту фотографию. Она стояла на алтаре немного под углом. Казалось, что изображенная на ней немолодая женщина в черном кимоно, слегка вздернув подбородок, строго взирает на меня сверху вниз, фотография была зернистой: наверное, изначально это была маленькая карточка, которую потом специально увеличили. Как ни посмотри, а они со свекровью очень похожи. Я поднялась на ноги и, взяв конверт, вышла из дома.