– Хоть кто-то королевишнами ещё называет, да, подруга? Да не дуйся ты, прям обиделась она!
– Да не дуюсь. Так, накатило. Что, хлопнем, как отъедем в царство вечной мерзлоты?
– А то! Кто мы такие, чтоб традиции нарушать. У меня два армянина едут, всё на коньяк зовут, так я с ними и приду. О, глянь, твои офицерики обратно бегут, с мороженым. Детский сад, честное слово.
– Слушай, а у вас было хоть? – Миша доел мороженое первым.
– Что было?
– Ну… ты понимаешь… это самое…
– Это самое – что?
– Ну вот это вот, то самое то!
– Миша, я тут слёзы лью про свою любовь, а ты всё об одном!
– Да как об одном-то? Я же и про любовь спросил и про свадьбу. Это так, ну просто…
– Миша, ну вот всё у тебя к одному сводится! У нас всё не так, как у тебя, понимаешь?
– Нет. Слушай, ну у тебя же нет никого ближе меня. До тошноты вот ты же мне близок, и живём мы вместе, и на лодке, и в общаге, в баню там ходим, из одной кастрюли едим, я для тебя что хошь вот – про всех своих рассказываю…
– Она не такая, Миша!
– А какая? Поперёк у неё? Или ты не проверял? Ну так и скажи, я же что – я же ничего, я вот тоже, знаешь, может, Машу себе такую ищу и каждая из моих может ей оказаться. Мы как сапёры с тобой – неизвестно на каком шаге подорвёмся, просто я более везучий… Ну или ты. Тут сразу и не поймёшь!
– Да ну тебя.
– Дурак, ещё ты забыл добавить.
– Я этого не говорил.
– Ну так было?
– Отстань.
– Не было, значит. Понятно.
– Что тебе понятно, Миша? Такой ты знаток, по «было – не было» определяешь, можно подумать. Эксперт.
– Да если бы, Слава, если бы. Может просто завидую тебе – не думал об этом?
Первой от Славы пришла телеграмма.
– Пляши, Машка! – встретил их с Егоркой вечером Петрович.
– А можно я? – спросил Егорка.
– Можно и ты, а можете и вместе!
– Петрович, отдай.
– Ты меня глазами этими коровьими не бери – и не такие я видал. Давай, давай!
Петрович помахал телеграммой, и Маша ловко выхватила её из его рук.
– Так, значит, вы со стариками, да?
Он что-то ещё говорил, но Маша не слушала – сняв шапку, села на подставку для обуви и раскрыла листок.
«Письмо выслал тчк пока дойдёт зпт решил телеграммой тчк доехал хорошо зпт люблю зпт скучаю вскл»
Егорка сидел на полу и стягивал бурки. Пальтишко, шапка, шарф и рукавички уже валялись на полу: раздевался Егорка уже сам, но до вешалки не доставал.
– Что там, мама?
– Слава пишет, что доехал хорошо.
– А почему он нам пишет? Мы за него волнуемся?
– Ну… мы же познакомились с ним и… ну… подружились…
– Он папкой моим будет?
– …
– Ну я не против. Он мне понравился.
– И мне, – добавил Петрович, – я тоже за.
– Чтоб он был твоим папкой? – удивился Егорка, – Мама, ну что ты, плачешь, что ли?
А Маша, всплакнув немного на вокзале (думала, что никто не видит), с тех пор держалась. Даже ночью, когда никто не видит и, вроде как, можно было бы (и хотелось), но вот чего реветь? Ну не на войну же проводила, правильно? Расстались, подумаешь. Не навсегда же. Вот если бы навсегда, то тогда можно было бы, а так реветь – только беду кликать. И привыкла уже, настроилась, а тут словно голос его услышала и не удержалась.
– Всё хорошо, Егорка, – она обняла сына и уткнулась носом ему в шею, – всё хорошо, я так просто, устала, сейчас пройдёт.
– Одно слово – бабы! – резюмировал Петрович и принялся развешивать Егоркины вещи.
Первое письмо пришло вскоре за телеграммой. И, когда Маша распечатывала конверт, из него на пол выскользнуло фото. Егорка подхватил его и рассматривал, пока мама читала. На переднем плане были двое мужчин – Слава и ещё один, незнакомый, оба в белых рубашках с погонами (шестнадцать – сосчитал Егорка все звёздочки) стояли, обнявшись, и улыбались в камеру, а сзади, за ними кто-то дурачился и показывал язык, но был он не в фокусе и видно его было плохо.
– А кто это со Славой? – спросил Егорка маму,
Мама глянула мельком (ещё читала письмо):
– Он пишет, что это его друг Миша. Они вместе служат и живут в одной комнате в общежитии – он у него и гостил, когда с нами познакомился. Ты смотри, а они похожи, да?
Они и правда, можно было подумать, что братья: оба высокие, худощавые, с тёмными волосами, блестящими глазами да ещё и одинаковая форма – почти и не различить, если не знать одного из них поближе.
В письме Слава писал, что ужасно скучает и как жаль, что у них нет телефона (на следующий день Маша уговорила Петровича, как ветерана, подать заявку на установку, и заявку приняли, но установили нескоро), так хочется голос её услышать, и кажется, что от этого стало бы легче, а ещё он собрал им посылку из своих запасов и на днях вышлет, и уже ждёт письма от Маши, а его всё нет и нет, но он понимает и не торопит, ясно же, что дела, заботы и жизнь вообще, и надо же отдыхать Маше, но, всё-таки, если она напишет, то будет просто замечательно, а ещё, если это возможно и удобно, может, у неё фото есть, а то он видел, что есть, и хотел было украсть, но потом стало неудобно, а просто попросить забыл, вернее, вспомнил, но было уже поздно. И ещё, конечно, он писал про любовь и про то, как всё-таки ему повезло, что они встретились.