Технически здесь многое согласовано: зима предваряет лето и начинается с Улля как раз в то время, когда в старину начинали отсчитывать зимнюю пору. Улль вполне может оказаться жителем влажных долин (Ydalir) в ноябре; Фрейр, в декабре мог получить Альфхейм «на зубок»; обновляющий год Вали правит январем; в феврале Один вместе с Сагой может повторить песни о былых подвигах, и так далее. Невзирая на все это, на мой взгляд, против всех этих систем свидетельствует тот факт, что о постоянном расположении палат богов относительно друг друга свидетельствует лишь упоминание их в таком порядке в Речах Гримнира; так как в указанной поэме перечисляются также кони асов, имена Одина и так далее, и потому ее, возможно, следует считать некоей разновидностью перечня или каталога мифологических объектов. Нет никаких оснований и пренебрегать Тором, включая Хеймдалля, бога радуги, поскольку оба они связаны с воздушными явлениями и не имеют никакого отношения к ежегодному перемещению Солнца или временам года, с которыми также, насколько я представляю, не связаны ни Видар, ни Ньёрд, бог ветра и океана, ни Фрейр и Фрейя, божества плодородия, ни муза истории Сага, представленные в таком качестве в Эддах.
Обращаясь к арифметике скандинавов, мы встречаем здесь, как и среди всех древних народов, частое употребление некоторых священных чисел: 3, 7, 9, 4, 8[185]; но в целом арифметика их кажется нам весьма ограниченной; и если обнаруживается какой-нибудь более сложный пример, как, например, в случае 540 ворот Валгаллы, из которых плечом к плечу могли выезжать по 800 эйнхериев, его следует в лучшем случае рассматривать как остаток более древнего предания, оригинальный смысл которого утрачен. Умножая 540 на 2300, мы получаем продолжительность индийской юги; однако не является ли это совпадение чисто случайным? Трудно понять, какая связь может существовать между длительностью юги с одной стороны и числом дверей Валгаллы и эйнхериев с другой.
Каждая из религий древности объединяет не только строго религиозные элементы, такие, как вера в сверхъестественное и влияние этой веры на поступки людей, то есть все те знания, которые ныне носят название науки. Жрецы впитывали все знания. И сведения о природе, о языке, обо всей интеллектуальной сущности человека и его культуре, об истории происхождения государства и основных народах облекалось в поэтическое, нередко мифологическое облачение, распространяясь в виде песни и устных преданий, а в более поздний период письмом — среди наиболее культурной части общества, конкретных семей. Они в свою очередь распространяли среди основных народных масс то, что казалось им наиболее уместным для данного времени и места. Таков материал, дошедший до нас в виде Эдд, в том виде, как сейчас они лежат перед нами, пройдя все Средние века. И поэтому поздние интерпретаторы, вне сомнения, правы в том, что разыскивают в этих остатках не только предания о возникновении и разрушении мира, об отношении человека к Божеству, но и контуры естественных и историчных знаний, присущих Античности. В предшествующем наброске мы, конечно же, опустили все, что могло иметь историческое значение, изложив то, что может рассматриваться как чистый миф.
Эта мифологическая информация содержится в двух древних памятниках, Старшей и Младшей Эддах, называемых по предполагаемым составителям Сэмундовой Эддой и Эддой Снорри. Первая из них содержит песни более древние, чем северное христианство, которые, передаваясь первоначально в устном виде, были в итоге записаны в Средние века. По большей части они дошли до нас в виде фрагментов, и некоторые пробелы в более позднее время с большим или меньшим талантом заполнены прозаическими вставками и введениями. Другая Эдда состоит из сказаний основанных на стихах Старшей и часто заполненной ими, однако записанными и сохраненными по прошествии языческой поры отдельными учеными того времени, то тут, то там добавлявшими толкования некоторых вопросов.
Возьмем, например, вступление, содержащееся в части Прозаической Эдды или Эдды Снорри, носящей название Gylfaginning, или Видение Гюльви:
Конунг Гюльви был муж мудрый и сведущий в разных чарах. Диву давался он, сколь могущественны асы, что все в мире им покоряется. И задумался он, своей ли силой они это делают или с помощью божественных сил, которым поклоняются. Тогда пустился он в путь к Асгарду, и поехал тайно, приняв обличье старика, чтобы остаться неузнанным. Но асы дознались о том из прорицаний и предвидели его приход прежде, чем был завершен его путь. И они наслали ему видение. И вот, вступив в город, он увидел чертог такой высокий, что едва мог окинуть его взором. А крыша чертога была вся устлана позолоченными щитами.
У дверей того чертога Гюльви увидел человека, игравшего ножами, да так ловко, что в воздухе все время было по семи ножей. Этот человек первым спросил, как его звать. Он назвался Ганглери и сказал, что сбился с пути, и попросил ночлега. И еще спросил он, кто владетель того чертога. Человек ответил, что чертог тот принадлежит их конунгу. «И могу я отвести тебя к нему, и уж ты сам спроси, как его звать». И тотчас пошел человек в чертог, а Ганглери следом. И сразу же дверь за ним затворилась. Ганглери увидал там много палат и великое множество народу: иные играли, иные пировали, иные бились оружием. Он осмотрелся, и многое показалось ему диковинным. Тогда он молвил:
Он увидел три престола, один другого выше. И сидят на них три мужа. Тогда он спросил, как зовут этих знатных мужей. И приведший его отвечает, что на самом низком из престолов сидит конунг, а имя ему — Высокий. На среднем троне сидит Равновысокий, а на самом высоком — Третий. Тогда спрашивает Высокий, есть ли у него еще какое к ним дело, а еда, мол, и питье готовы для него, как и для прочих, в Палате Высокого. Ганглери сказал, что сперва он хочет спросить, не сыщется ли в доме мудрого человека. Высокий на это отвечает, что не уйти ему живым, если не окажется он мудрее.
185
О склонности саксов к числу 8 см. Lappenbere,