Потрясенный Джо намертво вцепился в прутья решетки, голова его шла кругом. Это изумительное, недостижимое тело вызывало у него бешеную, безнадежную жажду, он мог бы держать его в руках годами, столетиями, никогда не пресыщаясь, стремясь ко все большему и большему, невозможному для плоти удовлетворению. Красота этой девушки разожгла в его душе желание. Больше, чем телом девушки, он хотел обладать ее очарованием; это безумное, неосуществимое желание сотрясало его с головы до ног, сжигало адским огнем. Не в силах вынести пытку красотой, он разжал пальцы и отшатнулся.
Аландр коротко рассмеялся и опустил занавеску.
— Идем. — В рокочущем голосе звучала снисходительная насмешка.
Путь оказался долгим; Аландр остановился наконец перед занавеской, еле сдерживавшей рвущееся изнутри сияние.
— Здесь, — сказал он, — мы имеем один из образцов чистой, незамутненной красоты. Смотри.
На этот раз Джо хватило одного взгляда. Его рассудок дрогнул и помутился под напором волн, неудержимо накатывавших сквозь зарешеченное окно. Одно, всего лишь одно мгновение созерцал он самое воплощение Красоты, и этого хватило, чтобы разорвать его душу в клочья, вывернуть наизнанку. А затем он закрыл глаза рукой, словно спасаясь от ослепительного сияния солнца.
Занавеска опустилась. Техасец стоял, прижавшись спиной к стене, и пытался успокоить бешено бьющееся сердце, дыхание вырывалось из его груди хриплыми, судорожными толчками. Глаза Аландра горели странным зеленым огнем, на мрачном лице лежал смутный отблеск непонятной, но устрашающей… жажды!
— Придется прервать этот эксперимент, ты, того и гляди, рассудок потеряешь. А ведь у меня с тобой связаны некоторые планы… И все-таки, землянин, мне очень интересно — ты хоть начинаешь понимать, зачем все это делается?
Зеленое свечение в глазах Аландра померкло; Джо передернул плечами, стряхивая зябкое ощущение близкой опасности, и перехватил рукоятку бластера. Привычная шершавость рифленого металла влила в него новые силы, но одновременно напомнила о близящейся развязке. Человек, получивший доступ к сокровеннейшим тайнам Минга, не может надеяться на пощаду. Скоро Аландру надоест эта игра, и тогда — смерть, странная, чудовищная. Нельзя, чтобы решительный момент застал тебя врасплох. Один, только один взмах клинком яростного голубого пламени, Господи, я ведь прошу тебя совсем о немногом…
— У тебя в глазах смерть, — улыбнулся Аландр. — Неужели, землянин, в твоем мозгу нет места ни для чего, кроме убийств и сражений? А как же элементарное любопытство? Для чего я показал тебе все это? Да, ты умрешь, но без мучений, скорее даже приятным образом. И что такое, в сущности, смерть, ведь она неизбежна, остаются только два вопроса — "как" и "когда". Так вот, послушай — по некоторым причинам я хочу взломать панцирь самосохранения, под которым спрятан твой мозг. Дай мне заглянуть поглубже — если только в тебе есть глубина. В таком случае твоя смерть будет полезной — и приятной. А иначе… иначе черные твари хоть слегка утолят свой вечный голод. Твоя плоть напитает их — так же, как сладчайший из напитков питает меня. Подумай.
Глаза Техасца сузились. Сладчайший из напитков… Опасность, опасность — тревожно звенело в его голове, он знал — звериным чутьем ощущал, насколько опасно открывать мозг перед кинжальным взглядом Аландра…
— Пошли, — сказал Аландр, и они последовали за ним — напряженный, как струна, Джо и Водир, все так же погруженная в созерцание запредельной, неведомой тьмы.
Коридор плавно превратился в широкий сводчатый проход, затем дальняя его стена исчезла, как будто испарилась, и они оказались в открытой галерее, над черной, тяжело колышущейся массой воды. Джо не сдержал изумленного восклицания — только что они находились глубоко под землей, бродили по низким, выбитым в камне тоннелям, и вдруг перенеслись на берег огромного необозримого океана.
Далеко внизу медленно перекатывались темные волны; Техасец даже не был уверен, что это — вода, а не черная вязкая слизь. Огромная, почти неразличимая во мраке тварь пробила маслянистую поверхность, чтобы тут же, с тяжелым плеском, снова исчезнуть в бездонной пучине; по воде — по тому, что _казалось водой_ — разошлись медленные круги.
— Так вот, — Аландр говорил, не отрывая глаз от кошмарного, словно в страшном сне увиденного океана, — жизнь очень стара. Есть много рас, несравненно более древних, чем человечество. Например — моя. Жизнь возникла в черной океанской пучине и поднималась к свету по многим, бесконечно разнообразным путям. Некоторые расы достигли зрелости и обрели глубокие знания еще в те незапамятные времена, когда ваши предки беззаботно цеплялись хвостами за сучья тропических деревьев. И многие столетия — по вашему, человеческому счету — я жил в этом замке, жил и взращивал красоту. Затем я начал продавать наименее совершенных красавиц, возможно — чтобы намекнуть людям на непостижимую для них истину. Ты начинаешь понимать? Моя раса находится в отдаленном родстве с теми, кто питается человеческой кровью, в более близком — с теми, которые пьют не кровь, а жизненную энергию. Мои вкусы еще рафинированнее. Я пью красоту. Я питаюсь красотой. Да, да, питаюсь, в самом буквальном смысле этого слова. Красота не менее материальна, чем кровь — в некотором смысле. Это отдельная, отличная от других, субстанция, содержащаяся в плоти мужчин и женщин — или, если хотите, не субстанция, а сила. Ты, вероятно, заметил некоторую ограниченность самых совершенных земных красавиц — мощь красоты подавляет все прочие качества.