Надпись сделала своё дело: в тот же день нам привезли ужин, но к нему уже никто не притронулся. Большинство заключённых всё настойчивее настаивало на немедленном возвращении в лагерь. <Что ж — надо возвращаться. Но прежде, чем вернуться в жилую зону, договорились с заключёнными 5-го лаготделения, что будем продолжать нашу борьбу в лагере.
В своей 4й зоне мы застали такую картину: в знак солидарности с нами все заключённые, которые были в зоне, объявили голодовку и уже три дня голодали. Теперь мы договорились, что голодовку прекращаем, но утром на работу не выходим.
Мы делали своё, а администрация лагеря — своё. Утром, словно ничего и не было, по всем баракам затрещали электрозвонки, оповещая, когда какой колонне подходить к вахте. Наша зона делилась на четыре колонны. Первой подходила к вахте 1я колонна, за ней вторая, третья, четвёртая. Я был в четвёртой колонне, которая всегда подходила к вахте последней. В нашем бараке, как и было условлено, никто на работу не готовился, и мы полагали, что так всюду. Но ко мне прибегает один заключённый и говорит, что первая колонна уже выходит на работу. Это был явный провал. Я побежал к вахте.
Увидев, что за открытыми воротами уже стоит группа заключённых первой колонны, а другие готовы к выходу, я подхожу к старшему надзирателю, командовавшему разводом на работу, и неожиданно для всех придираюсь к нему:
— А это что такое? — спрашиваю. — Кто дал вам право выпускать людей на работу? Что это за самоуправство? А ну закрывайте ворота!
— А вы, бараны, куда? — обратился я к заключённым. — На зарез? А ну марш все по баракам, чтоб ни одной ноги тут не осталось!
Все разбежались по баракам; те, что уже были за воротами, вернулись в зону. Ворота закрылись; развод на работу был сорван.
Электрозвонки на протяжении многих лет вызывали заключённых 4го лаготделения на работу и были заменителями команды; вылетай без последнего! Прозвучал звонок и — все на работу! Так называемых отказчиков от работы в Норильске не признавали. Все индивидуальные протесты подавлялись немедленно и крайне жестоко.
Как-то один заключённый 4й зоны решил не выйти на работу. А чтобы его не выпихнули из барака силой, он лёг на нары раздетый. На дворе трескучий мороз. По окончании развода надзиратели стянули его с нар, выволокли на улицу, затолкали в деревянный бушлат — ящик для вывоза трупов, — бросили туда его одежду и, вывезя на санях за вахту, выворотили его на снег. Бедняге не оставалось ничего иного, как второпях одеться и пойти в сопровождении спецконвоя на работу.
Шесть других заключённых, которых привезли под конвоем в баню 5й зоны, отказались одеваться и выходить из зоны, пока не увидят прокурора. Но вместо прокурора они увидели старшего сержанта, который стал перед ними с автоматом в руках.
— Вот вам прокурор! — сказал старший сержант и расстрелял всех шестерых на месте.
Таким способом в Норильске — и не только в Норильске — подавляли любую идею протеста в самом её зародыше; все попытки протеста имели только негативные последствия.
Потому-то и не удивительно, что заключённые 4й зоны, хотя и помимо своей воли, а всё-таки выходили из бараков, как только прозвучал зловещий сигнал — вылетай!
На шестой день я подозвал Васыля Дерпака и сказал ему, чтобы он хорошенько осмотрел сеть сигнальных электропроводов и повредил её. Через 10–15 минут довольный собой Дерпак вернулся и доложил, что все электропровода оборваны.
Электрозвонки замолкли, и теперь уже никто и не думал собираться на работу.
Руководство лагеря усилило внешнюю охрану, но к каким-либо решительным действиям не прибегало. Только в 5 м лаготделении администрация попробовала напустить на заключённых конвоиров, вооружённых дубинками. Но все попытки взять заключённых «голыми руками» не дали никакого результата. Внутренний надзор администрации мы полностью парализовали и распоряжались собой сами.
Используя такое бесконтрольное положение, мы поставили на сцене лагерного клуба пьесу Тараса Шевченко «Назар Стодоля». Эта пьеса была подготовлена ещё до начала забастовки, но, увидев подготовленную к 1му действию сцену, начальник культурно-воспитательной части запретил ставить её из-за того, что там, как он выразился, слишком много украинского патриотизма. А теперь эта пьеса имела такой бешеный успех у заключённых, что её пришлось ставить шесть раз!
Так начиналась и разворачивалась наша борьба. А теперь предоставлю слово секретным документам того времени, которые дают нам представление о взгляде на нашу борьбу и реакцию на неё со стороны тюремного управления. Эти документы были опубликованы в московском журнале узников тоталитарных систем «ВОЛЯ», № 1 за 1993 год (публикации А.Дугина)