В норито испрашивания урожая встречается оборот: «страна в четырех направлениях, кою царственная богиня озирает». Озирает — зд. михарукасу, «смотреть до далеких пределов», еще точнее, «далеко отдалять взгляд», «глядя раздвигать».
Речь в этом фрагменте норито идет о том, чтобы Аматэрасу передала императору страну, которую она до дальних пределов взглядом обводит. Обозначены и эти пределы, границы мира — «до кромки, где небесные высятся стены, до предела, куда земля уходит… до кромки, где остановится нос корабля» и т. д. Здесь тоже кажется возможным уподобить правление страной ее обозрению.
Куними — «смотрение страны» с высокого места — предстает в контекстах как разновидность воздействия на объект с целью его стабилизации и усмирения или же наделения силой. В круге текстов «Манъёсю» иерархически самое высокое лицо, совершающее куними, — мифический основатель императорской династии Ниниги-но микото, внук Аматэрасу и Такамимусуби. Он «плыл среди облаков небесных на ладье, высеченной из скалы, на носу ладьи и на корме весла священные укрепив, и, совершив смотрение страны, с неба спуститься соизволил» [Манъёсю, № 254]. Императоры же, судя по песням «Кодзики» и «Манъёсю», совершали этот обряд смотрения, поднявшись на гору или любое возвышение.
При этом песенные структуры, описывающие этот обряд, оказываются аналогичными магическим импликациям в норито. Например, в мифе «Кодзики» рассказывается, как император Одзин, стоя на возвышенном месте равнины Удзи и оглядывая равнину Кадзуно, сложил песню: «Если смотреть на поле Кадзуно в Тиба, то на сто шагов простирающиеся дома и дворы видны, колосья земли видны» [НКБТ, 1970, с. 243]. Или: «Мой государь, великий… лишь только посмотрит на страну Исэ — если на горы посмотрит, они прозрачны и чисты, и море со многими бухтами широко лежит, острова, которые он взглядом обведет (миватасу), своим именем славны» [Манъёсю, № 3234].
В норито мы встречаем ту же причинно-следственную связь между магическим актом (в ранее приведенных примерах — это взгляд, в норито — это слово) и результатом: «Коль произнесу смиренно священные имена — Икуи, Сакуи, Цунагаи, Асува, Хахики, то столбы дворца в корнях подземных скал укрепятся грузно, коньки крыш в Равнину Высокого Неба вознесутся высоко» (норито испрашивания урожая).
Здесь, в свете ритуала куними мы вновь видим жреца (или императора в жреческой функции) как божество из иного мира. Как уже говорилось, куними исполняется с возвышения, горы, и в «Манъёсю» мы находим примеры того, что иногда этот обряд совершался с Небесной горы Кагуяма [Манъёсю, № 2], где, согласно солярному мифу, были добыты чародейные предметы, участвовавшие в возвращении богини солнца Аматэрасу из пещеры на Равнину Высокого Неба. Это обстоятельство, по-видимому, может служить подтверждением на японском материале доказанного для стадиально сходных культур отождествления зрения и света, темноты и слепоты.
В новое время этот обряд, сведшийся к эстетическому обычаю любования пейзажем, происходит на горах, чаще всего расположенных на границе зон рельефа или административных областей, — таковы пик Кунимитакэ между современными префектурами Кумамото и Миядзаки, холм Кунимидакэ между Кагосима и Кумато, гора Кунимияма на побережье полуострова Оосуми и т. д.
Возможно предположить, что пограничность и маргинальность мест «смотрения страны» воспроизводят границу того и этого мира, где производится магический акт куними, и, по-видимому, исполняющий его император (жрец и т. п.) выполняет при этом функцию предка-прародителя рода.
Это предположение подтверждается и рядом этнографических данных. Например, распространенный в разных областях страны новогодний обряд оками «смотрение с холмов» заключается в том, что ночью, в последний день года, надев соломенную шляпу задом наперед, надо забраться на вершину соседнего холма или еще на дерево, растущее на вершине, и смотреть на свой дом. Считается, что можно увидеть несчастье или благоденствие в своем доме в будущем году. Это, разумеется, уже более поздний сколок с архаического обряда (упоминания о нем встречаются в поэзии начала XIV в.). Все же истолкование его архаического смысла кажется вполне определенным — исполняющий обряд занимает место божества, в сакральные моменты спускающегося на землю в дерево на горе (ср. обряд камуасоби); его принадлежность к иному миру, обители предков, обозначена надеванием головного убора наоборот; далее силой взгляда он пытается постичь предстоящее будущее и воздействовать на него.