Норито. Сэммё

бог Амэ-но Осикумонэ-но ками,

сев на плывущее Облако Небесное,

на небесную гору Футаками поднялся,

перед богом и богиней, прародителями могучими,

речь держал.

И вручили они ему тамагуси[240]

божественное, и так изречь соизволили:

«Это тамагуси восставив,

от солнца вечернего, пока солнце утреннее не засияет,

говори слова заклятия небесного, заклятия грузного.

Коли скажешь их, то будет знамение[241]:

подобно водяному луку молодому,

вырастет пять сотен рощ бамбука священного,

из-под них же явятся восемь колодцев небесных.

Возьми ту воду, чтоб вкусить как воду небесную»[242].

И тогда гадатели Урабэ из четырех земель

стали гадать гаданием грузным

и определили гаданием священным:

рис юки — пусть даст уезд Ясу в земле Афуми;

рис суки — уезд Хигами в земле Нанива,

чтобы колосья драгоценные

на священном дворе вкушать,

как повелели боги царственные.

И люди рода Мононобэ, [воины охраняющие][243],

сакацуко, — [девы, вино делающие],

саканами, [отроковицы, им помогающие],

девы из кобасири, [из мукомолов],

ханияки, [пепел жгущие],

камагикори, [дровосеки],

девы аидзукури, [подручные виноделов],

властители, рвущие колосья риса, —

все, очищение пройдя, на священный двор явились,

где ныне праздник нового урожая,

и в средний день зайца месяца симоцуки года нынешнего

дары освященные, очищенные[244],

с трепетом и трепетом доставили,

выбрав день и час месяца.

И питие великое, священное —

черное питие, белое питие

из подношений юки и суки —

государь наш, дитя Ямато,

как трапезу небесную, трапезу долгую, трапезу вечную

пусть вкушает и соком, и плодами,

пока не зарумянится, как красная глина,

с румянцем пышным до рассвета пребывая.

И боги царственные, коим хвалу возносят

добрословием богов небесных

в храмах неба, храмах земли,

тысячу осеней по пять сотен осеней

с государем вместе трапезу вкусят,

век ему как крепкая скала, как вечная скала даруют,

цветущим веком осчастливят.

И, с первого года Кодзи начиная,

станет править он вместе с Небом-Землей, Луной-Солнцем,

светя и освещая.

Для сего ни верх, ни низ не колебля,

взявшись за середину копья могучего,

добрословие провозгласить назначено

распорядителю действа, жрецу Накатоми высшего четвертого ранга,

главного помощника управы благочиния,

из великого рода Накатоми асоми Киётика, —

так возвещаю смиренно.

И еще говорю:

все принцы, властители, вельможи,

всех ста управ чиновники,

при дворе государевом служащие,

и народ, Великое Сокровище Поднебесной,

страны в четырех направлениях, —

все собирайтесь, глядите, почитайте,

радуйтесь, слушайте.

Слушайте добрословие государю нашему,

сулящее ему век могучий

и расцвет, подобный пышно цветущей ветви, —

так с трепетом и трепетом возвестить надлежит,

и сие возвещаю смиренно.

Сэммё Перевод

№ 1. Указ при восшествии на престол императора Момму [245]

Повелению великому,

повелению государя, что, как бог явленный,

великой страной восьми островов правит,

собравшиеся принцы, владетели, вельможи,

всех ста управ чиновники и народ Поднебесной,

все внимайте, — так возглашаю.

«С тех пор как деяния начались на Равнине Высокого Неба,

со времен предков далеких, доныне и впредь,

от одного к другому государевы потомки нарождающиеся

передают правление великой страной восьми островов.

И согласно наставлению, коим боги, на небе пребывающие,

дитя богов небесных наставляли, —

государыня [Дзито], дочь Ямато, что, как бог явленный,

великой страной восьми островов правит,

деяния на сем престоле высоком,

унаследованном от солнца небесного,

нам передала, на нас возложила.

И ее повеление великое,

досточтимое, высокое, широкое, крепкое,

мы приняли и в трепете пребываем.

240

Тамагуси — Здесь мнения исследователей и комментаторов расходятся. В самом деле, может быть, что имеется в виду обычный ритуальный предмет — ветка вечнозеленого дерева сакаки с навешенными кусками ткани, однако в данном тексте часть бинома тамагуси выражена иероглифом куси, «гребень», что дает основания связать этот бином с драгоценным гребнем, который бросил Идзанаки, спасаясь от преследования демонов страны мрака, и из гребня выросла бамбуковая чаша. Трудно сделать окончательный выбор, так как, с одной стороны, в рассматриваемом тексте сказано, что если восставить (воткнуть) тамагуси, то вырастет бамбук — прямая ассоциация с гребнем из мифологического сюжета. С другой стороны, указывается, что, восставив тамагуси, надо читать норито, и тогда, согласно обрядовой практике (отраженной также в мифе об извлечении Аматэрасу из Небесной пещеры), тамагуси все же не гребень, а вышеозначенный ритуальный предмет.

241

Знамение — мати. Такэда понимает это слово как сакральную территорию, где проводились службы богам и гадательные обряды. Цугита убедительно доказывает, что мати — одна из разновидностей рисунка, получаемого в результате гадания на раскаленных костях оленя или панцире черепахи.

242

Вода небесная — В различных текстах встречаются разновидности сюжетов о добывании чудесной воды для священных трапез. Например, в одном из фрагментов «Харима-фудоки»: «Во времена царя, правившего Поднебесной из дворца Такацу, что в Нанива, над колодцем росло камфорное дерево. [Оно было такое огромное, что] при утреннем солнце его тень покрывала остров Авадзи, а при вечернем солнце тень покрывала Симанэ, что в Ямато. Это камфорное дерево срубили и сделали из него лодку, она была такой быстроходной, как будто летела по воздуху. За один удар весел она перелетала через семь валов, и поэтому се назвали Хаятори. По утрам и вечерам на этой лодке плавали к священному колодцу за водой для царского стола» [Древние фудоки, с. 110–111].

В «Нихон сёки» (раздел об императоре Кэйко) говорится о том, как посланцы государя прибыли на остров Асикита и не могли найти воды для приготовления пищи. Тогда они вознесли мольбы богам Неба и Земли, и внезапно на берегу Симидзу (по иероглифам «студеная вода». — Л.Е.) забил источник. Тогда этот остров назвали Мидзусима, «остров воды» [Синтэн, с. 332]. Остров Мидзусима встречается и в «Кодзики», и в «Манъёсю».

Цугита приводит мифологический сюжет, зафиксированный в «Синтогобусё», «Готиндзадэнки» и «Готиндзахонги», — где главным персонажем выступает Амэ-но муракумо-но микото: когда Ниниги спустился с неба па землю, он призвал Амэ-но Муракумо-но микото и сказал: «В стране обильной вода грубая и для еды не годится, отправляйся к прародителю и расскажи об этом». Тот поднялся на небо, и бог-предок сказал: «Все множество вещей подготовлено было для правления царственного внука, а про воду забыли. Как раз я думал, какого бога для этого послать». И наполнил на восемь мер долгий колодец Амэ-но осииха. И повелел: «Возьми эту воду и поднеси царственной богине великой [Аматэрасу] к утренней и вечерней трапезе, а что останется, влей в воду обильной страны и поднеси потомку царственному. И Амэ-но муракумо-но микото влил эту воду в священный колодец храма Химука-но Такатихо, а потом се перенесли в каменный колодец па равнине Манаихара в страну Нанива в Исэ. Эту воду добавили в колодец великого храма Тоёукэ и стали на ней готовить утреннюю и вечернюю трапезу для великой царственной богини и для богини Тоёукэ» [Цугита, с. 541–543]. Таким образом, мифологический контекст этого отрезка довольно богат и, по-видимому, позволяет функционально сблизить Амэ-но осикумо-но микото и Амэ-но муракумо-но микото.

243

Этот пассаж текста перечисляет профессии жителей областей, поставляющих священный рис к церемонии Дайдзёсай. Их функции поясняются в переводе в квадратных скобках и, по большей части, представляют собой кальку названий этих ремесел. Владетели, колосья риса рвущие — как уже говорилось, рис для этого празднества нельзя было жать, его надо было по колоску вырывать с корнем.

244

Дары освященные, очищенные — Это место переведено довольно приблизительно. В тексте — оборот юсири ицусири моти, встречающийся единственный раз в этом ёгото и более никаких контекстов не имеющий. Норинага толкует его как «проходить разные виды очищения» (сири — глагол, подобный мавари в юмавару), примерно так же понимает это слово Такэда, завершая тем не менее свой комментарий знаком вопроса. Мацуока Сидзуо считает, что к прилагательным юси и ицуси добавлен некий суффикс ри [Нихон кого дайдзитэн, 1968, с. 1321], с чем, пожалуй, трудно согласиться. Цугита следует точке зрения, принятой в разных работах начала века, а именно, что этот оборот относится к последующему «черное питие, белое питие», и сири надо понимать как сиро — «знак» — «заменитель», т. е. речь идет о рисовом сырье, которое будет переработано в священный напиток.

Черный и белый напитки (кит. «темный и светлый») — два вида подношений сакэ, часто встречающихся, например, в песнях «Манъёсю» амацути то хисасики мадэ-ни ёродэуё-ни цукаэмацураму куроки сироки-во («пока есть Небо-Земля, вечно, множество веков будем богам подносить вино черное, вино белое»).

245

Прочитан в 17-й день 8-го месяца 697 г.

Император Момму, прежде принц Кару, правил с 697 по 707 г., наследовав своей бабушке, императрице Дзито, отрекшейся от престола и ставшей буддийской монахиней, сохранив за собой при этом определенную власть.

При императоре Момму был составлен кодекс «Тайхорё» (702–718), регламентировавший социальные и экономические структуры государства и задавший набор правовых норм [см. Свод законов. I, II, 1985; Воробьев, с. 192, 204 и др.; Мещеряков, с. 39–40].

Текст этого указа, как и многих других, исполняется глашатаем от имени императора, при этом личные местоимения чаще всего отсутствуют. Указание на деятеля может содержаться в глагольной форме, выражая социальный статус деятеля, тем не менее, часто это указание, к сожалению, не заменяет ясно выраженных грамматических отношений. В случае определенно заявленного императорского «я» перевод дается в соответствующих личных формах глагола, если же речь ведет глашатай, то в его тексте потенциально содержится как августейшее «мы», так и естественное «он». Чтобы передать эту уклончивость, создающую особый стилевой той, в соответствии с большей или меньшей определенностью текста меняется и регистр перевода.

Многие клише переходят в сэммё из норито, поэтому я пользуюсь уже найденным оборотом, не объясняя еще раз его смысл, как, например, в случае с императорским титулом «дитя Ямато». Однако я меняю перевод этого оборота в зависимости от того, мужчина или женщина находится на престоле, иначе пришлось бы императрицу именовать «сыном». Соответственно «бог явленный» превращается в богиню.

Трудности вызывает и перевод словосочетания ама-но хицуги, выражающего центральную концепцию престолонаследия. У разных исследователей оно понималось и как «наследование солнцу небесному», и как «череда дней небесных». Как и в норито (см. благопожелание великому дворцу, комм. 65), это выражение переводится как наследование солнцу небесному.

Существуют, как известно, варианты перевода некоторых сэммё на европейские языки: три сэммё в качестве образца приводит в переводе К. Флоренц в своей «Истории японской литературы», одиннадцать (в сокращенном виде) — Дж. Сэнсом в статье «Императорские указы в Сёку нихонги» и 62 — X. Цахерт в книге «Сэммё. Императорские указы в Сёку нихонги». Перевод первого указа, таким образом, уже был выполнен тремя превосходными знатоками, но, как и следовало ожидать, наиболее синтаксически витиеватая часть этого сэммё (дающая отсылку на мифологический прецедент) переведена у всех по-разному. Причина не только в том, что принципиально невозможно выстроить на ином языке эти громоздкие синтаксические блоки в порядке, адекватном старояпонскому. Дело еще и в том, что синтаксис сэммё порой настолько нестрог и открыт, что по-разному можно трактовать самое структуру и внутренние связи таких грамматических конструкций. Мой вариант представляет собой еще одну, четвертую трактовку этого фрагмента, начинающегося словами: «с тех пор как деяния начались…» и до слов «ласкать и миловать». Одну частность, вероятно, стоит пояснить — в этом периоде есть оборот амацуками-но мико нагарамо, который трудно поставить в однозначные отношения с целой фразой. Дж. Сэнсом понимает его так, что императрица Дзито передает власть «тем же способом, как это же совершало царственное дитя бога небесного» [Сэнсом, 1924, с. 10]. Флоренц считает это выражение атрибутом самой императрицы, которая есть «дитя богов небесных» [Флоренц, с. 63]. По Цахерту, это прямая речь императрицы, обращенная к Момму — «ты, дитя богов небесных» [Цахерт, с. 48]. Мне думается, что этот оборот может обозначать Ниниги-но микото, первого мифологического правителя, внука Аматэрасу и Такамимусуби, если исходить из устойчивого употребления сходного клише в норито. Вполне допустимо, что речь здесь идет о первом прецеденте передачи власти от Ниниги — его потомкам, но, может быть, имеется в виду более раннее событие — отречение от власти в пользу Ниниги его отца, Амэ-но Осихо-мими-но микото, бога, рожденного Сусаноо с помощью ожерелья Аматэрасу. Ведь первоначально именно Амэ-но Осихо мими-но микото должен был стать владыкой Японии, но он послал своего сына Ниниги вместо себя и показал тем самым пример отречения от престола, столь часто встречающегося потом в ранней истории японского престолонаследия. Кроме того, он еще раз воспроизвел распространенный мотив японской мифологии: сын берет на себя важную миссию, возложенную свыше на отца.

Поэтому мой вариант перевода того фрагмента текста, о котором идет речь, в схематическом виде, освобождений от общих мест и эпитетаций, примерно таков: со времен предков и поныне престол передается от одного к другому, и передача престола, как тому учили боги еще своего сына (внука), теперь происходит от Дзито к Момму.

Как и во время исполнения норито, всякий раз, когда глашатай произносит слова то нору («так возглашаю»), присутствующие отзываются ритуальным возгласом, выражающим одобрение и согласие — оо! (старояп. вово!).