— Может быть, надо было больше рыбы положить на приманку? — спросил Клава.
— Больше-то оно ни к чему, — ответил старик. — Гляди-ко, капкан надо схоронить под валежину, к воде поближе, рыбешку тоже. А много ее будет, вороны в миг отыщут. Зачем же ворон-то кормить?
— Верно, — согласился Клава. Рассудительное объяснение Павла Евграфовича убедило его.
Наконец ручей кончился, и мы спустились к берегу Шумихи. Сейчас не то что в первый день нового года, когда мы искали Дымку. Тогда река, закрытая снегом, была похожа на длинную извилистую поляну. И заснеженный лес по ее берегам стоял стеной, словно построенной сказочным великаном. А теперь кругом — промоины и перекаты. Деревья уже стряхнули с себя комья снега. Солнечные лучи высветили их вершины, отчего лес казался каким-то праздничным и помолодевшим, как это бывает весной.
Под поваленными деревьями, где струилась вода, тоже стояли ловушки Графыча. Но и они были пусты.
Вдруг старик остановился.
— Никак снова он, — проговорил Графыч.
— Кто он? — переспросил Клава.
— Да рысь этот. Опять объявился.
С противоположного берега Шумихи тянулась строчка круглых следов. Зверь перешел речку и направился нашим берегом вниз по течению.
— Давай-ка, ребятки, пошустрее, — с этими словами старик поправил за спиной ружье и сильно оттолкнулся палками. Я обошел Клаву и устремился за Графычем, Он торопился. Шел так ходко, что я еле поспевал за ним, Мятлик сразу отстал.
За речной излучиной начинался перекат. Здесь деревья теснились у самой воды. След рыси вел по берегу. Графыч сошел со своей лыжни и стал прокладывать новую — вдоль следа. Возле двух вывороченных с корнями елок, стволы которых перегородили реку, старик остановился. Потом обошел выворотни и что-то поднял с вытоптанного круглыми лапами рыси снега.
— Вот теперь могу сказать, что до нынешнего утра наша Дымка еще была жива, — проговорил Графыч.
— Где Дымка? — переспросил подоспевший Мятлик.
— Вот все, что от нее осталось, — сказал старик и протянул нам с Клавой щепотку голубых ворсинок.
Свежие следы, словно страница книги, рассказали Графычу все, что случилось у этого переката нынешним утром.
Рысь затаилась под выворотнем. Она услышала какой-то слабый шорох. Снизу по реке, обследуя полынью за полыньей, шла норка. Она осматривала прибрежные камни в надежде найти какую-нибудь добычу. Затем приблизилась к упавшим елям. Рысь сжалась в комок, подобрав под себя все четыре лапы. Затем последовал прыжок, и ничего не подозревавшая норка оказалась в когтях страшного зверя.
В том, что это была Дымка, Графыч не сомневался. Одного только он не мог объяснить, где так долго жила наша Дымка?
Графыч задумчиво глядел на свою ладонь. Ветерок сдувал с нее одну ворсинку за другой. Ворсинки падали на голубой снег и становились невидимыми. Клава шмыгнул носом. Я понял, что ему хочется поскорее уйти от этого страшного места.
Десант на Видаламбе
Как-то в субботу девчонки из нашего класса передали приказ вожатой: «Завтра — "Ледовый десант". Взять с собой еду на целый день, лыжи и, у кого есть, пешню[8]. Сбор у зверофермы». И больше никаких подробностей.
Наташа после уроков была на комсомольском собрании, и я решил зайти к ней вечером домой и все узнать. Мятлик, конечно, увязался за мной.
— Хорошо, что сам пришел, Слава, — сказала Наташа. — Дело вот какое. В столовой рыба кончается. Завтра рыбаки едут с неводом на Видаламбу. И я договорилась с отцом, что наш отряд поможет. Там, главное, помочь долбить лед, а с неводом рыбаки сами управятся. Ты сходи к Загуре, Козыреву и к другим мальчикам, объясни что к чему. Сбор в восемь утра.
— А уху варить мы там будем? — спросил Мятлик.
— Ты что, с нами собираешься? — удивилась Наташа.
— Собираюсь, — буркнул он. — Я могу и один. Удочки возьму и буду ловить.
— Ну вот еще кустарь-одиночка отыскался. А тебя мама отпустит? — спросила Наташа.
— Со Славиком отпустит, — заверил Клава. — Мы на лошади поедем?
— На лошади, на лошади, — ответила вожатая. — Целых четыре отменных коня.
Клава тронул меня за рукав и степенно произнес:
— Пошли, надо собираться…
Утром возле фермы было шумно и весело. Ребят собралось человек двадцать.
Многие девчонки пришли с хозяйственными сумками. Вот люди, будто в поход никогда не ходили, рюкзака не видели. Стоило сказать, что лошадь повезет, так все с сумочками явились. Уж на что Мятлик и тот сообразил, что рюкзак для такого дела — лучше не придумаешь.
Правда, я не ожидал, что у Клавы получится такой объемистый рюкзак. Шапка едва выдавалась над клапаном рюкзака.
— Чего ты туда напихал? — спросил я Клаву.
— Все, что надо, — солидно ответил он.
Совхозные рыбаки уложили в сани невод, подоткнули под него пешни.
Одну повозку снаряжал Павел Евграфович. Он принес огромную охапку сена и, бросив ее в сани, подмигнул Мятлику.
— Ну что, Клавдей, едем со мной?
— Конечно! — заликовал Клава. — И Славик с нами.
Мы уложили на возок свои лыжи и рюкзаки. Там уже были одни — широкие, выкрашенные зеленой краской лыжи Павла Евграфовича. Ребята устроились в санях, и наш поезд тронулся. Клавин рюкзак оказался на самом верху.
Едва мы отъехали от фермы, как лошади побежали резвей. Кто-то из ребят неловко повернулся и нечаянно уронил рюкзак Мятлика. Все закричали. Графычу пришлось остановить коня. А Клава, спрыгнув с саней, поднял рюкзак и водворил его на прежнее место. Больше никаких приключений не было.
Когда миновали опушку леса и въехали в ельник, стена деревьев подступила к самой дороге. В мелколесье снег был утоптан пальцастыми лапами зайцев-беляков. Изредка заснеженную лесную поляну ровной строчкой пересекал лисий след.
Павел Евграфович подергивал вожжами, подбадривал коня, чтобы догнать ушедших вперед лошадей.
— Смотрите, смотрите! — вдруг загалдели девчонки.
Большая развесистая береза, что стояла на пригорке, неподалеку от дороги, была сплошь увешана тетеревами.
Я насчитал их двенадцать штук. Сидевший на самой верхней веточке тетерев вытянул шею и зорко следил за нами. А остальные птицы как ни в чем не бывало, переставляя лапы, склевывали березовые сережки с самых тоненьких ветвей. Иногда веточка не выдерживала, тяжелая птица срывалась было вниз, но сделав два-три взмаха крыльями, садилась на новую, более крепкую ветку.
— А почему они нас не боятся? — спросил у Графыча Мятлик.
— Так мы ж на лошади. Попробуй-ка пешим подойти — вмиг улетят.
В ту же секунду Клава спрыгнул с саней и направился к березе. Вся стая моментально сорвалась с дерева и скрылась за пригорком.
Клава догнал наш возок и уместился рядом со мной.
Вскоре деревья расступились, и мы выехали на заснеженное поле Видаламбы. Три первых лошади уже стояли там, и перед ними брошены охапки сена, а бригадир рыбаков Федор Игнатьевич со своим напарником что-то размерял на льду. Оказывается, это они намечали будущие лунки.
Выгрузившись из саней, ребята пересчитали инструмент.
Всего оказалось десяток пешней. Да три пешни — у рыбаков.
Наташа распределила ребят по звеньям, и работа закипела. Сразу стало жарко, хотя льдинки из-под пешни холодными брызгами обдавали лицо. По нашим лункам можно было на льду начертить широкий круг, в центре которого рыбаки вырубили большую квадратную прорубь.
Наверно, целый час мы долбили лед. Лунки у нас получались не такие ровные, как у рыбаков, но все же мы прорубались до воды. Наконец Федор Игнатьевич, проверив нашу работу, крикнул:
— Заводи-и!
Рыбаки с помощью шеста пропустили подо льдом от лунки к лунке веревку, чтобы за ней протянуть крылья невода. Затем в широкую прорубь опустили невод и стали его тянуть. Мы помогали. Лучше всех получалось у Кости Загуры. Он был самый сильный из ребят.