— Ах это ты, Мятлик, — жалобно простонал я. — Проходи, садись.
— Да ты что, Славка, я же сижу!
— Ну тогда сходи за лекарством.
— Куда, на кухню? — Клава с готовностью вскочил из кресла, а я уже не мог удержаться от смеха и сел в постели.
— Не на кухню, а в аптеку, и чтоб одна нога здесь, другая — там! Не видишь, что ли, рецепты под носом, а я, может быть, уже умираю без лекарств.
— Ой, Славик, так ты совсем не больной, — обрадовался Мятлик. — А я-то думал, что ты заболел. В школе, тебя нету. Слу-у-шай, а мне Кузьма Иванович встретился и говорит: «Молодец, Мятлик!» Это за шофера с газом. Он сказал, что охотинспекция уже этому шоферу один раз штраф давала. Так ты, значит, все-таки простудился?
Я рассказал Клаве, какие видения мне чудились с вечера и попросил, чтобы он не очень-то распространялся про купание на Шумихе, если вдруг мама придет.
Клава принес мне лекарства и отправился домой. А вечером заявился снова. Он неторопливо угнездился в кресле, подпер голову ладонью и многозначительно спросил:
— Ты знаешь, кто такой вдовец?
Я удивленно посмотрел на него.
— Ну, вдовец — это человек у которого умерла жена.
— Понятно. А кто такой бобыль?
— Бобыль — это у кого нет никаких родственников, а только знакомые или друзья-приятели, вроде нас с тобой.
Клава задумался, потом вздохнул и произнес:
— Я дома спросил у мамы про Графыча. Она говорит: «Вдовец он. Работящий бобыль…»
В Пушном многие знали совхозного кормача Павла Евграфовича. Он привез в поселок первую партию норок, когда совхоз только-только начинал строительство шедов. Понравился ему Пушной, так он здесь и остался. Готовил зверькам корм и жил в пристройке кормокухни.
— Ты бы видел, какая норка у Графыча получилась! — восхищенно проговорил Мятлик.
— Как получилась? — удивился я.
— Ну та, которую он поймал.
Оказывается, Мятлик уже побывал у старика и видел, как Графыч обрабатывает шкурки. Клава рассказал Графычу про мою простуду и договорился, что после того как я поправлюсь, мы все вместе пойдем проверять капканы. Правда, лыж у меня нет, но могу же я попросить у кого-нибудь из ребят. Любой из наших мальчишек даст покататься. Ну а то, что мы пойдем по охотничьему путику Павла Евграфовича, мы, конечно, никому не скажем.
Городской гость
Сидеть целыми днями дома, когда все ребята в школе, не так-то интересно. Хорошо, хоть Мятлик навещает. Правда, что у нас в классе делается, он не знает. Но придет, потараторит — все веселей.
Как-то под вечер прибегает запыхавшийся Клава и говорит:
— Слу-у-шай, Славка, что я тебе расскажу! Давай одевайся скорей, пойдем в гости к Графычу.
— Так меня же еще не выписали в школу.
Но Мятлик настаивал:
— Тебе же надо дышать свежим воздухом. Вон какой ты бледный.
Мне и самому хотелось на улицу. А тут еще Клавины уговоры, и я стал торопливо одеваться.
Клава рассказал, что после уроков он катался с горки за фермой и увидел лыжню. Хорошую лыжню, накатанную охотничьими лыжами.
«Конечно же, это Павел Евграфович на охоту пошел», — подумал Мятлик и, забыв про друзей-приятелей, пустился вдогонку за Графычем.
Не заметил, как оказался на опушке леса. И тут вдруг услышал громкий окрик:
— Стой! Кто идет?
Клава ойкнул и подался в сторону. Но когда поднял глаза, увидел какого-то незнакомого дядьку. Он сидел на бревне. Рядом были воткнуты в снег лыжные палки, а возле них валялся рюкзак. На коленях у незнакомца лежало одноствольное ружье.
— Вы тут собаку не встречали? — тотчас придумал Мятлик. — С утра ищу, как сквозь землю провалилась.
— Как это с утра, ты разве в школу не ходишь? — в свою очередь спросил незнакомец.
— Хожу, но она еще утром куда-то делась, вот я и пошел ее искать. — Клава начал лихорадочно соображать, что бы еще сочинить, но в это время за спиной незнакомца качнулись еловые лапы, и на лыжню, отряхивая с плеч осыпавшийся снег, выкатил Павел Евграфович.
— О-о, Клавдей объявился, — широко улыбаясь, проговорил Графыч.
— Вот, дядя Павел, человек собаку потерял, — сказал незнакомец, кивая на Мятлика.
— Как, разве у тебя собака есть? — полюбопытствовал старик.
— Да не совсем моя… Мы с Васькой… Это мой сосед… Общая собака…
Клава смутился окончательно и покраснел. Он никак не думал, что незнакомый человек окажется другом Павла Евграфовича. После той истории с шофером-газовщиком Клаве теперь на каждом шагу чудились браконьеры.
— Да ты присядь с нами, ноги-то, чай, свои. Передохнем и к дому вместе двинемся, — пригласил Графыч. — А ты, Волоха, ходко катишь, насилу угнался, — добавил он, присаживаясь рядом с незнакомцем.
Клава словно ждал этого приглашения. Смахнул снег с бревна и, подложив под себя рукавицы, уселся к самому рюкзаку.
— А там что, белки? — торопился он перевести разговор на другое.
— Не-ет, — охотно ответил Графыч. — Белка в такую пору верхом ходит. Мы тетеревишками занимались. На чучалку.
— Можно посмотреть? — загорелся Клава.
— Отчего ж. Давай-ка, распотрошим сидор.
Графыч взял рюкзак, дернул за кончик шнура и вытряхнул к ногам Мятлика пять тетеревов. Краснобровые черныши на чистом снегу казались огромными. Их крутые груди отливали синевой. Когтистые лапы и изогнутые перья хвостов впечатались в снег.
— Вот это да! — восхитился Клава, затем приподнял за лапы одного петуха. — Тяжелый…
— Забирай его себе, — предложил Графыч. — Я и то думаю, как мы с Володимером поделим такую груду. Как ни крути — один петух лишний получается. Выходит, и у тебя собака охотницкая, коли вывела хозяина к самой дичи.
Напарник Графыча многозначительно хмыкнул и чуть не поперхнулся дымом цигарки.
— И то верно, дядя Павел, — проговорил он. — Куда нам пять штук. А так ровно по паре будет.
— Да нет, что вы, — отнекивался Мятлик. Но глаза его загорелись от счастья.
— Бери, бери, — уговаривал Графыч. — От подарков, паренек, не отказываются. Складывай тетерей в мешок, поднесем до Пушного, а там забирай. И мамка обрадуется.
Графыч затянул тесемку рюкзака, а его спутник забросил мешок за плечи.
До самого Пушного шли вместе.
Когда пришла пора расходиться, охотники остановились. Напарник Графыча начал было снимать с плеча рюкзак, но Клава остановил его.
— Как же я понесу тетерева? Ведь у меня даже веревочки нету. Лучше я домой сбегаю за сеткой и к вам приду. Я мигом…
— Ну, ступай, — согласился Графыч, и они направились к кормокухне.
— Что же это за дядька охотился с Графычем? — спросил я Клаву.
— Ну, обыкновенный… — Мятлик наморщил лоб, пытаясь что-то вспомнить. — В ватнике… в сапогах. Да я сто первый раз вижу. Он откуда-то взялся.
Я оделся и, махнув Мятлику, шагнул за порог.
— А сетку, сетку! — остановил меня Мятлик. — Ведь я же пошел за сеткой.
Я вернулся на кухню, сдернул с гвоздя авоську и подал Клаве.
Вскоре мы подошли к пристройке за кормокухней. Клава протиснулся а тугую дверь и, словно воробей, спрыгнул с высокого порога. Следом вошел и я. Тяжелая дверь хряпнула подмороженным инеем и поддала мне в спину. Сделав пару шагов, мы с Клавой очутились на самой середине комнатки Графыча.
Хозяин и его гость сидели за столом и пили из эмалированных кружек чай.
— Ну вот, Волоха, а ты говорил, что Клавдий не придет. Гляди-ка, заявился да еще с компаньоном. Ну как, купальщик, оклемался?
Я кивнул головой и тут только вспомнил, что надо поздороваться:
— Здрас-сьте, — торопливо пробормотал я.
— Проходите да хвастайте, — подхватил гость.
— Давайте чаевать с нами, — предложил Графыч. — Налей-ка, Володимер, мальцам позаваристей.
— Да нет, спасибо, — проговорил я. Неловко как-то — первый раз пришел к Графычу и уже за стол. А Клава, не смущаясь, стянул с себя пальто. Мне пришлось тоже раздеться. Пока я пристраивал вещи среди пахнущих рыбьим жиром и зверем ватников Графыча, Мятлик уже уселся за стол и принялся за чай.