— Костя, дай мне твоих лыж на выходной.
— Так у тебя же свои есть…
— Да, понимаешь, — замялся я, — сломались мои…
— Бери, пожалуйста, жалко, что ли, — ответил Загура. — У нас завтра все равно тренировка по хоккею.
— Да сейчас я не возьму, лучше завтра с утра приду. — Я уже прикинул, что тащить домой Костины лыжи мне не стоит. Ясно, что мама не отпустит, тем более в лес. А утром скажу, что к Косте заниматься пошел.
…Все получилось так, как я и задумал. Утром забрал у Кости лыжи, забежал к Мятлику и к десяти часам мы с Клавой были в каморке старика.
— Ну что, охотничек, ноги-то держат после болезни? — вопросом встретил меня Графыч.
Я пожал плечами, мол, все в порядке.
— А дойдешь ли? Да ладно, там видно будет, коли не дойдешь, так и назад вернуться не поздно. Поехали…
И мы отправились по санной дороге на Видаламбу. Солнце уже показалось над вершинами деревьев. Заискрился снег. А долина Шумихи была покрыта полосой тумана. Он поднимался с перекатов и промоин, где журчала не поддавшаяся морозу вода.
Потом мы свернули на Видаручей, но совсем не там, где мы с ребятами прокладывали свою лыжню, отправляясь на поиски Дымки. Лыжня Павла Евграфовича шла по другому берегу Видаручья. Она огибала каждый выворотень, и идти по ней было очень удобно. Снег приятно хрумкал под лыжами, поскрипывали крепления.
— А где у вас первый капкан? — спросил Клава старика.
— Скоро увидишь, — ответил тот на ходу.
Широкие лыжи Графыча приминали выпавший вчера снежок. По его следу наши с Клавой лыжи катились легко.
— Ну, приглядывайтесь, — сказал наконец старик и воткнул в снег свои палки. — Вот он и есть первый капкан. Да никак и добыча в нем застряла. Вон он в этом плавнике[7].
Мы во все глаза глядели на кучу заснеженных палок и бревнышек, которую нагромоздил ручей в пору весеннего половодья. Но так ничего и не увидели.
— А говорят, молодые-то глаза вострые, — усмехнулся Графыч и, сделал всего один шаг, склонился у огромной валежины.
— Вижу, вижу! — заликовал Клава.
Теперь увидел и я. В капкане был белый зверек с черной кисточкой на хвосте.
— Что ж ты, голубь, тоже рыбки захотел? — запричитал Графыч, разжимая стальные челюсти капкана. — Извини, брат, не знал, что наши путики сойдутся.
Мы с Клавой подержали в руках застывшую тушку горностая. Жалко, что такой красивый зверек погиб. Охотясь в буреломе и валежнике за мышами, горностай отыскал выложенную для приманки рыбу и попался в капкан.
— Ну что, начало есть, — удовлетворенно проговорил Графыч. — Не зря, выходит, вы со мной направились. Вот вам и охотницкая премудрость.
После первой добычи мы заторопились дальше, уж очень хотелось посмотреть, что же в других капканах.
— А норка будет? — спросил в нетерпении Мятлик и тут же осекся. Ведь в капкан могла попасть и наша Дымка.
— Откуда ж мне наперед знать? — ответил Графыч. — Тут все зависит от того, сыта ли, голодна ли норка, не гоняет ли ее какой другой зверь, посильнее да попроворнее. Идем дале, поглядим.
Осмотрели еще пять капканов по Видаручью, но все они оказались пусты. Стальные пружины поседели от инея, а привада, которую разложил Графыч, так и осталась нетронутой. И никаких следов не было видно.
— Может быть, надо было больше рыбы положить на приманку? — спросил Клава.
— Больше-то оно ни к чему, — ответил старик. — Гляди-ко, капкан надо схоронить под валежину, к воде поближе, рыбешку тоже. А много ее будет, вороны в миг отыщут. Зачем же ворон-то кормить?
— Верно, — согласился Клава. Рассудительное объяснение Павла Евграфовича убедило его.
Наконец ручей кончился, и мы спустились к берегу Шумихи. Сейчас не то что в первый день нового года, когда мы искали Дымку. Тогда река, закрытая снегом, была похожа на длинную извилистую поляну. И заснеженный лес по ее берегам стоял стеной, словно построенной сказочным великаном. А теперь кругом — промоины и перекаты. Деревья уже стряхнули с себя комья снега. Солнечные лучи высветили их вершины, отчего лес казался каким-то праздничным и помолодевшим, как это бывает весной.
Под поваленными деревьями, где струилась вода, тоже стояли ловушки Графыча. Но и они были пусты.
Вдруг старик остановился.
— Никак снова он, — проговорил Графыч.
— Кто он? — переспросил Клава.
— Да рысь этот. Опять объявился.
С противоположного берега Шумихи тянулась строчка круглых следов. Зверь перешел речку и направился нашим берегом вниз по течению.
— Давай-ка, ребятки, пошустрее, — с этими словами старик поправил за спиной ружье и сильно оттолкнулся палками. Я обошел Клаву и устремился за Графычем, Он торопился. Шел так ходко, что я еле поспевал за ним, Мятлик сразу отстал.
За речной излучиной начинался перекат. Здесь деревья теснились у самой воды. След рыси вел по берегу. Графыч сошел со своей лыжни и стал прокладывать новую — вдоль следа. Возле двух вывороченных с корнями елок, стволы которых перегородили реку, старик остановился. Потом обошел выворотни и что-то поднял с вытоптанного круглыми лапами рыси снега.
— Вот теперь могу сказать, что до нынешнего утра наша Дымка еще была жива, — проговорил Графыч.
— Где Дымка? — переспросил подоспевший Мятлик.
— Вот все, что от нее осталось, — сказал старик и протянул нам с Клавой щепотку голубых ворсинок.
Свежие следы, словно страница книги, рассказали Графычу все, что случилось у этого переката нынешним утром.
Рысь затаилась под выворотнем. Она услышала какой-то слабый шорох. Снизу по реке, обследуя полынью за полыньей, шла норка. Она осматривала прибрежные камни в надежде найти какую-нибудь добычу. Затем приблизилась к упавшим елям. Рысь сжалась в комок, подобрав под себя все четыре лапы. Затем последовал прыжок, и ничего не подозревавшая норка оказалась в когтях страшного зверя.
В том, что это была Дымка, Графыч не сомневался. Одного только он не мог объяснить, где так долго жила наша Дымка?
Графыч задумчиво глядел на свою ладонь. Ветерок сдувал с нее одну ворсинку за другой. Ворсинки падали на голубой снег и становились невидимыми. Клава шмыгнул носом. Я понял, что ему хочется поскорее уйти от этого страшного места.
Десант на Видаламбе
Как-то в субботу девчонки из нашего класса передали приказ вожатой: «Завтра — "Ледовый десант". Взять с собой еду на целый день, лыжи и, у кого есть, пешню[8]. Сбор у зверофермы». И больше никаких подробностей.
Наташа после уроков была на комсомольском собрании, и я решил зайти к ней вечером домой и все узнать. Мятлик, конечно, увязался за мной.
— Хорошо, что сам пришел, Слава, — сказала Наташа. — Дело вот какое. В столовой рыба кончается. Завтра рыбаки едут с неводом на Видаламбу. И я договорилась с отцом, что наш отряд поможет. Там, главное, помочь долбить лед, а с неводом рыбаки сами управятся. Ты сходи к Загуре, Козыреву и к другим мальчикам, объясни что к чему. Сбор в восемь утра.
— А уху варить мы там будем? — спросил Мятлик.
— Ты что, с нами собираешься? — удивилась Наташа.
— Собираюсь, — буркнул он. — Я могу и один. Удочки возьму и буду ловить.
— Ну вот еще кустарь-одиночка отыскался. А тебя мама отпустит? — спросила Наташа.
— Со Славиком отпустит, — заверил Клава. — Мы на лошади поедем?
— На лошади, на лошади, — ответила вожатая. — Целых четыре отменных коня.
Клава тронул меня за рукав и степенно произнес:
— Пошли, надо собираться…
Утром возле фермы было шумно и весело. Ребят собралось человек двадцать.
Многие девчонки пришли с хозяйственными сумками. Вот люди, будто в поход никогда не ходили, рюкзака не видели. Стоило сказать, что лошадь повезет, так все с сумочками явились. Уж на что Мятлик и тот сообразил, что рюкзак для такого дела — лучше не придумаешь.