Правда, я не ожидал, что у Клавы получится такой объемистый рюкзак. Шапка едва выдавалась над клапаном рюкзака.
— Чего ты туда напихал? — спросил я Клаву.
— Все, что надо, — солидно ответил он.
Совхозные рыбаки уложили в сани невод, подоткнули под него пешни.
Одну повозку снаряжал Павел Евграфович. Он принес огромную охапку сена и, бросив ее в сани, подмигнул Мятлику.
— Ну что, Клавдей, едем со мной?
— Конечно! — заликовал Клава. — И Славик с нами.
Мы уложили на возок свои лыжи и рюкзаки. Там уже были одни — широкие, выкрашенные зеленой краской лыжи Павла Евграфовича. Ребята устроились в санях, и наш поезд тронулся. Клавин рюкзак оказался на самом верху.
Едва мы отъехали от фермы, как лошади побежали резвей. Кто-то из ребят неловко повернулся и нечаянно уронил рюкзак Мятлика. Все закричали. Графычу пришлось остановить коня. А Клава, спрыгнув с саней, поднял рюкзак и водворил его на прежнее место. Больше никаких приключений не было.
Когда миновали опушку леса и въехали в ельник, стена деревьев подступила к самой дороге. В мелколесье снег был утоптан пальцастыми лапами зайцев-беляков. Изредка заснеженную лесную поляну ровной строчкой пересекал лисий след.
Павел Евграфович подергивал вожжами, подбадривал коня, чтобы догнать ушедших вперед лошадей.
— Смотрите, смотрите! — вдруг загалдели девчонки.
Большая развесистая береза, что стояла на пригорке, неподалеку от дороги, была сплошь увешана тетеревами.
Я насчитал их двенадцать штук. Сидевший на самой верхней веточке тетерев вытянул шею и зорко следил за нами. А остальные птицы как ни в чем не бывало, переставляя лапы, склевывали березовые сережки с самых тоненьких ветвей. Иногда веточка не выдерживала, тяжелая птица срывалась было вниз, но сделав два-три взмаха крыльями, садилась на новую, более крепкую ветку.
— А почему они нас не боятся? — спросил у Графыча Мятлик.
— Так мы ж на лошади. Попробуй-ка пешим подойти — вмиг улетят.
В ту же секунду Клава спрыгнул с саней и направился к березе. Вся стая моментально сорвалась с дерева и скрылась за пригорком.
Клава догнал наш возок и уместился рядом со мной.
Вскоре деревья расступились, и мы выехали на заснеженное поле Видаламбы. Три первых лошади уже стояли там, и перед ними брошены охапки сена, а бригадир рыбаков Федор Игнатьевич со своим напарником что-то размерял на льду. Оказывается, это они намечали будущие лунки.
Выгрузившись из саней, ребята пересчитали инструмент.
Всего оказалось десяток пешней. Да три пешни — у рыбаков.
Наташа распределила ребят по звеньям, и работа закипела. Сразу стало жарко, хотя льдинки из-под пешни холодными брызгами обдавали лицо. По нашим лункам можно было на льду начертить широкий круг, в центре которого рыбаки вырубили большую квадратную прорубь.
Наверно, целый час мы долбили лед. Лунки у нас получались не такие ровные, как у рыбаков, но все же мы прорубались до воды. Наконец Федор Игнатьевич, проверив нашу работу, крикнул:
— Заводи-и!
Рыбаки с помощью шеста пропустили подо льдом от лунки к лунке веревку, чтобы за ней протянуть крылья невода. Затем в широкую прорубь опустили невод и стали его тянуть. Мы помогали. Лучше всех получалось у Кости Загуры. Он был самый сильный из ребят.
— Этого парня я бы взял к себе в бригаду, — сказал Федор Игнатьевич. — Есть у него рыбацкая хватка.
Мы смеялись, кричали, подбадривая друг друга. Клава тоже трудился вместе со всеми, старательно тянул мокрый конец веревки и кряхтел.
Когда крылья невода показались из воды, прорубь закипела.
— Давай-давай, ребятушки! — поторапливал Федор Игнатьевич. — Выбирай крылья, кажется, рыбку-то мы зацепили.
Рыбаки торопливо хватались за мокрый невод, и выбрасывали его на лед.
Мотня — сетяной мешок в середине невода — никак не проходила в прорубь, так много было рыбы. Один из помощников Федора Игнатьевича схватил с саней сачок и начал вычерпывать рыбу. На льду заплясали плотвицы, язи и окуни. Горка рыбы росла на глазах, а прорубь все кипела.
Потом, когда все было закончено, рыбаки уселись прямо на сырой невод и закурили.
— Оказывается, есть рыбка в Видаламбе, — сказал Федор Игнатьевич. — А мы все на Сумозеро ездили, куда подале да где воды поболе. И чего мы здесь не ловили?
Клава топтался возле вороха рыбы и палочкой переворачивал рыбешек, словно искал что-то.
— Смотрите, смотрите, какой здоровенный ерш! — ликовал он.
И в самом деле Клава отыскал редкостного ерша. Его коричневая спинка была размечена черными крапинками, а глаза голубые-голубые. Ерш то переворачивался с боку на бок, то становился на хвост.
— Это, наверно, ершиный царь! — сказал Клава.
— Из ерша уха получается знатная, — подхватил Федор Игнатьевич. — И в самом деле царская.
— А мы будем варить уху? — спросили ребята.
— Неплохо бы, да только неводить надо, да и кастрюли нет.
— Есть, есть кастрюля! — оживился Клава. — У меня в рюкзаке. Я взял, чтобы сидеть на ней, когда удить буду.
— Ай да парень! Ну что ж, давай вари.
Девчонкам затея с ухой понравилась. Они мигом отобрали рыбу и вычистили ее.
А мы с Витькой Козыревым отошли на новое место и опять стали долбить лунки.
Вдруг мы услышали, как загалдели и завизжали девчонки.
— Чего это они? — переводя дух спросил Витька.
— Наверно, Клава что-нибудь сморозил.
— Сбегай-ка узнай, в чем дело.
Я прибежал к девчонкам и понять не могу, чего они хохочут. Прямо помирают со смеху. А потом взглянул на Мятлика и тоже прыснул. Черной копотью под носом у Клавы были намазюканы усы. Один ус тянулся до самого уха. Такая же черная полоса перечеркнула и Клавин лоб.
— Славик, чего они? — пожаловался Мятлик. — Я им кастрюлю принес, а они…
— Да у тебя же все лицо в саже. Ты на самого Бармалея сейчас похож. Кастрюлей, что ли, вымазался?
— Не-е. Кастрюля чистая. Это я, наверно, керогазом…
Девчонки сразу смолкли.
— Каким керогазом? — удивилась Галка.
— Из сарайки.
— Ничего себе.
Оказывается, с вечера, когда Мятлик начал сборы на «Ледовый десант», он откопал в сарайке какой-то древний керогаз. Не будешь же на льду костер разводить, если уху варить придется. Вот Клава и надумал прихватить с собой керогаз. Но керогаз оказался таким закопченным, что пока Мятлик разжигал его, весь вывозился в саже.
Услышав про керогаз, девчонки оживились, быстро покидали в кастрюлю выпотрошенных ершей и наперегонки побежали к лошадям, где коптил допотопный Клавин агрегат.
Второй замет невода был еще удачней. Вместе с плотвой мы выкинули на лед пять щук. Они, как рыжие поленья, лежали на снегу и топорщили жабры.
На санках отвезли рыбу к лошадям и загрузили два воза.
— Как же назад поедем? — задумался Федор Игнатьевич. — Рыбы-то вон сколько. Да и невод смерзся — колом стоит. Не разместиться всем на санях.
— У нас же лыжи есть! — надоумила Наташа. — Встанем на лыжи, зацепимся за сани веревкой и поехали. Так даже интересней.
Уха была и в самом деле вкуснейшая. Мы разлили ее по кружкам и с наслаждением прихлебывали ароматный ершовый бульон.
А потом рассадили девчонок по саням. К последнему возку привязали веревку и, друг за дружкой ухватившись за нее, растянулись длинной цепочкой. У меня лыж не было, и Павел Евграфович отдал свои. Замыкала цепочку лыжников наша вожатая Наташа.