Серёжа вытерся этой же рубашкой, лег на спину, закинул руки за голову. В ванной шелестела вода.
Серёжа вздохнул, скомкал испачканную рубашку, сунул под одеяло. Вода смолкла, ухнул сливной бачок.
Оля вошла, легла на него, сжав ладонями щёки, поцеловала в губы:
— За что ты мне нравишься — то, что никогда не клянёшься в любви. Не как остальные.
— Могу поклясться.
— Тогда больше ничего не будет.
Она сжала ладонями его губы, отчего они стали похожи на рыбий рот.
— Чего — ничего?
— Ничего.
Он обнял её, провёл руками по спине и положил на ягодицы, хранившие на себе водяные брызги:
— Ты прелесть.
— Что ты говоришь!
— Прелестная прелесть.
— А мы вам не верим.
— Ты чудесная.
— Что ты говоришь!
— Афродита.
Он поцеловал её подбородок.
Оля водила пальцем по Серёжиным бровям:
— Скажи лучше, когда я могу рассчитывать на продолжение.
— Скоро.
— Скоро — это как? Через час?
— Нет. Скоро.
— Ясно. Вот что, давай перекусим, пока ты не заснул.
— А ты жестокая.
— Ты ещё меня не знаешь.
Оля встала, достала из шкафа халат:
— Пошли поедим. Ты небось на своём институтском пайке?
— Вообще-то я сегодня только завтракал…
— Оно и видно. Чтобы вашего брата раскачать, надо его сперва долго и упорно кормить мясом. Иди. Живо… Правда, мяса у меня не предвидется.
Она убежала на кухню.
Серёжа надел трусы, пошёл за ней.
— Прихвати бутылку! — крикнула Оля. — И норму мою из сумочки тоже.
— Да и у меня… фу ты… — Серёжа поднял бутылку, достал из своего плаща пакетик с нормой, потом из Олиной сумочки её.
Оля стояла у плиты, вырезала из маслёнки кусочки масла и бросала на сковородку.
— Не обожгись смотри. — Серёжа положил оба пакетика на стол и стал срезать пробку с бутылки.
— Не боись. — Оля обернулась. — Принёс. Ага. И твоя. Слушай, давай-ка мы щас из этих норм кое-что сочиним.
— Давай.
— Распечатывай.
Серёжа стал разрезать целлофан:
— Вообще, между нами девочками говоря, я бы эти нормы поджарил.
— Логично. Кстати, когда твоя ненаглядная кам бэк?
— Двенадцатого.
— Скоро.
— Разрезал, Оленька…
— Давай сюда.
Оля бросила нормы в шипящее масло, стала членить их ножом:
— Во, одна свежая, одна сохлая.
— Свежая твоя. Экономистов ценят выше кибернетиков.
— Ещё бы.
Оля расчленила нормы, достала из холодильника четыре яйца, пакетик сливок, майонез. Разбила яйца в миску, плеснула сливок, положила майонеза, быстро размешала и вылила на сковороду.
— Вот. У французов есть такой омлет со свежей клубникой. Только у нас вместо клубники…
— …земляника.
Точно. Вообще, — она вытерла пальцы, — только наши дураки могут придумать — норму жевать в чистом виде. Зачем? Уж лучше с чем-то. Можно вообще запекать, например. Ну, там, в тесте как-нибудь. К мясу приправой, например. А то — жуй сухую! Нет, всё-таки неповоротливые мы какие-то. Французы б новый раздел в кулинарии открыли. Пирожки с нормой. Пирожное из нормы, мороженое… А тут — жуй сухую.
Серёжа постучал согнутым пальцем по столу, железным голосом процедил:
— Майор Пронин, ау!
Оля засмеялась, сняла с огня готовый омлет, подставила на железную решёточку перед Серёжей:
— Навались!
Серёжа протянул ей чашку с вином:
— За тебя.
— Спасибо, солнышко…
Чокнулись, выпили.
Оля села напротив, откусила хлеба, ткнула вилкой в дымящийся омлет, подула, попробовала:
— Ничего…
— Пища богов.
Серёжа наполнил чашки:
— За встречу теперь?
— Можно.
Чокнулись. Серёжа в два глотка осушил чашку, стукнул дном о стол:
— Амброзия…
Оля пила медленно, голый локоть её поднимался.
Быстро съели омлет.
Насадив кусочек хлеба на вилку, Оля протёрла сковородку:
— Блеск.
— И я говорю — пища богов. — Он вытер губы о сгиб локтя, разлил остатки вина.
Оля встала, поставила сковороду на плиту.
Серёжа с двумя чашками подошёл к ней, протянул:
— За твои глазки, волосы, плечи и тэ дэ.
— Что — тэ дэ?
— Тэ дэ…
Он поцеловал её в шею, провёл рукой по животу, скользнул за отворот халата. Оля отстранилась, выпила. Серёжа тоже.
Постояли, разглядывая друг друга.
Серёжа улыбнулся:
— Есть предложение.
— Конструктивное?