Дети, спустив штаны, расселись по горшочкам.
— А что, не все? — Нянечка махнула тряпкой на пустующий горшок.
— Шацкого нет.
Людмила Львовна прислонилась к стене.
Нянечка отжала тряпку над ведром и положила на подоконник.
— Штанишки на коленках. Ниже не спускаем. Не толкаем соседей! Света! Кто не покакает, тот рисовать не пойдёт!
— А я не хочу.
— И я, Людмил Львовн.
— Посидите, посидите. Захочется. Не толкаемся, кому говорю! Кто покакал, тот встаёт.
Дети смолкли. Некоторые начали кряхтеть.
Через несколько минут трое поднялись, подтянули штаны и сошли с помоста. Потом встала девочка, придерживая юбку зубами, натянула трусики.
— Кто покакал, тот не шумит и спускается в зал. Не шумит и не задерживается, Рубцова!
Девочка скрылась за дверью.
Встали ещё несколько детей.
— Так, Алексеев не покакал, он садится снова. — Людмила Львовна подошла и усадила улыбающегося Алексеева. — Пашенко Наташа, ты ещё не хочешь посидеть? Ну, что это за крошка, куда это годится?
Пашенко мотала головой, натягивала колготки:
— Я не могу, Людмила Львовна.
— Ну, беги, ладно. Алексеев, не болтай ногами!
Нянечка унесла ведро.
— Людмила Львовна, а я только пописал.
— Теперь покакай.
— А я не могу. Не могу писать и какать. Я или пописаю, или покакаю.
— Не выдумывай. Сиди.
— А я всё равно не покакаю.
— А ты постарайся.
Встали четверо.
— Тебя что, прослабило? — Людмила Львовна заглянула в горшок Фокина.
— Неа.
— Чего — неа? Вон, понос, жидко совсем. Иди. Руки надо мыть перед едой.
Фокин разбирал запутавшиеся помочи.
— Господи, перекрутил-то! — Вошедшая нянечка стала помогать ему. На горшках остались шестеро.
— Ну как, Алексеев?
Алексеев молча теребил сбившиеся на колени трусы.
Одна из девочек громко кряхтела, уставившись расширенными глазами в потолок.
Бритоголовый мальчик громко выпустил газы.
Людмила Львовна улыбнулась.
— Вот, Алексеев, бери пример с Купченко!
Две девочки встали. Потом встал бритоголовый, потом ещё один. Сосед Алексеева тужился, сцепив перед собой руки.
Людмила Львовна достала из кармана халата часы.
— Самая быстрая группа. Первая, так та сидит, сидит… Гершкович разревётся, как всегда… У тебя бак готов?
— А как же.
Нянечка открыла шкаф, вытащила большой алюминиевый бак с красной надписью:
ДЕТСАД № 146
ВНИИМИТ
НОРМАТИВНОЕ СЫРЬЁ
Сосед Алексеева встал, с болтающимися у колен штанами проковылял с помоста:
— Я всё, Людмила Львовна.
— Ну, иди.
Вытянув руку, Алексеев ковырял застёжку сандалии.
— Что, один остался? — улыбнулась нянечка, снимая крышку с бака.
— А он всегда до последнего сидит.
Людмила Львовна зевнула, подошла к окну:
— Алексеев, у тебя мама во Внуково работает?
— Она инженер.
— Но во Внуково?
— А я не знаю. Она билеты проверяет.
— Ну так, значит, во Внуково.
— А я не знаю.
— Ничего ты не знаешь.
Нянечка вынула из шкафа ведро и крышку.
— Ну что, не покакал, Алексеев?
— Так я ж не могу и писать и какать вместе.
— Тогда сиди.
Нянечка, придерживая содержимое горшков крышкой, сливала мочу в ведро, а кал вываливала в бак.
— Кто-то обманул. — Людмила Львовна заглянула в пустой горшок. — Кто же сидел здесь?.. Покревская, наверно.
— За всеми не усмотришь.
— Точно. Алексеев! Видишь, что ты мешаешь? Сколько можно ждать?
— Но я какать не хочу.
— Не будешь рисовать сегодня.
— А я и рисовать не хочу.
Людмила Львовна остановилась перед ним, вздохнула:
— Вставай.
С трудом отлепив зад от горшка, Алексеев встал.
В горшке желтела моча.
— Иди. Тошно смотреть на тебя. И чтоб к карандашам не притрагивался! Будешь цветы поливать.
Алексеев подобрал штаны, глядя на работающую нянечку, стал застёгиваться.
Нянечка выплеснула мочу из его горшка в ведро:
— Так и не выдавил ничего, сердешный.
Людмила Львовна заглянула в бак:
— Тогда минут через десять я первую приведу.
— Ладно.
Алексеев издали посмотрел в бак и вышел за дверь.
— Прелесть какая, — Марина провела рукой по Викиной груди, — действительно стоит. Чудо.