— А он не заходит?
— Нет, что ты. Это же элита, разве снизойдет до технократии какой-то? У них и гости все такие — индюки. В замше да в коже.
— А он член союза?
— Давно. Трехтомник выходит, Машка говорит.
— Не читала ничего?
— Читала, Ань. Муть мутью. Производственный роман. Он любит её, она в завкоме, он бригадир. Бригада — завалящая, из последних. Не справляется. Бригада сыпется, текучка кадров. Она его критикует. А он ревнует её к главному инженеру. Кончается всё, правда, хорошо. План перевыполняют, и они женятся. Старый литейщик тост говорит. Молодые хлопают. Всё.
— Кошмар…
— Да, еле до конца осилила. Вообще-то у него сборничек рассказов есть. Там лирика такая деревенская. Вроде и ничего, но с другой стороны — сколько можно? Надоело.
— Крем сейчас будем или после?
— Потом. А то опадёт. Дай-ка муку мне.
Аня передала.
Эра отмерила два стакана, высыпала в миску добавила подтаявшего масла, стала мешать деревянной ложкой.
— Эр, а орехи сразу или потом? Сверху?
— Нет, сразу. В том-то и дело. Это не «Полёт». Ты тогда давай орехи с нормой мешай.
Аня сняла с буфета накрытую тарелку. Под крышкой лежали четыре нормы. Три были потемнее, одна совсем свежая — оранжево-коричневая. Аня высыпала в нормы орехи, помешала ложкой:
— Эр, а Колиному министерству норму кто поставляет?
— Детский сад.
— Оно и видно. Вон какая светленькая. Мы интернатовскую едим. Ничего, конечно, но не такая… Как пахнет сильно, Эр. Всё-таки запах ничем не отбить.
— Испечём, постоит, и никакого запаха.
— Правда?
— Ага… Перемешала? Давай сюда.
Аня передала тарелку, Эра счистила тягучее содержимое в тесто, подсыпала муки и стала засучивать рукава.
Лифт плавно остановился, светло-зелёные двери разошлись.
Николай Иванович вышел в вестибюль.
Стоящий у проходной милиционер повернулся, отдал честь. Николай Иванович кивнул головой, минуя его, толкнул стеклянную дверь.
У подъезда прохаживались двое милиционеров в шинелях. Заметив Николая Ивановича, они остановились и приложили руки к вискам.
Николай Иванович кивнул им.
Машина стояла рядом. Вышел шофёр, открыл заднюю дверцу:
— Добрый вечер, Николай Иваныч.
— Добрый вечер, Коля. — Николай Иванович кинул папку на сиденье и сел сам.
Шофёр проворно обежал мощный чёрный перед, сел за руль, завёл и плавно тронул.
Проехали коротенькую аллею, уперлись в серебристые ворота, которые стали медленно расходиться. За воротами стояла чёрная «Волга» охраны. Возле «Волги» прохаживались трое в плащах.
Ворота разошлись, лимузин проехал мимо «Волги».
Трое хлопнули дверцами, «Волга» тронулась следом.
— Домой, Николай Иваныч?
— Ага.
Свернули на Кутузовский, понеслись по середине.
— Сегодня, Николай Иваныч, «Спартачок» наш «сапогам» наложит. Как пить дать.
— Не говори гоп… — Николай Иванович приспустил стекло.
— Вот увидите. Он «Химику» как в субботу, а? Здорово!
— Химик не ЦСКА.
— Ну, разные, конечно, но семь-ноль выиграть — это тоже суметь надо. Счёт — будь здоров.
— Посмотрим. — Николай Иванович зевнул, снял шляпу и положил на папку. — Чего-то хмурится. Дождь пойдёт.
— Пойдёт, конечно. Вон как заволакивает. Мокрая осень какая-то. Прошлый год сухая была. Картошку копали — одно удовольствие. Ни грязи, ничего. А щас меси вон…
— А вы не копали ещё?
— Какой там! Куда ж в такую грязь.
— Смотри, сгноишь.
— Да в эту субботу попробуем…
Свернули в переулок, подкатили к восьмиэтажной башне. «Волга» остановилась рядом, охранники вышли, озираясь, обступили лимузин. Шофёр открыл дверцу, Николай Иванович выбрался, подхватив папку и шляпу. Рыжеволосый охранник открыл дверь подъезда.
Николай Иванович кивнул ему и пошёл по серо-коричневой ковровой дорожке. Широкоплечий лифтер вышел из-за стола:
— Добрый вечер, Николай Иванович.
— Привет.
Подъехал лифт, разошлись двери.
Николай Иванович вошёл, утопил кнопку «3», посмотрел на себя в зеркало.
На этаже вышел, позвонил. Дверь открыла Лида.
— Привет. — Николай Иванович поцеловал её в щёку.
— Привет. — Она ответно поцеловала его. — Почему без шляпы ходишь? Франтишь? Я из окна видела. Заболеешь.
— Да я из машины только…
— Смотри, простудишься. Устал?
— Есть немного. А мать где?