Были ли у Боэмунда какие-либо конкретные планы на счет Антиохии еще до отъезда, не ясно. Не были его намерения ясны и в мае 1097 года, когда он шел через Константинополь. Но, увидев власть императора, он, должно быть, сразу же вспомнил всю свою прежнюю неприязнь к Империи. Внешний вид Боэмунда, конечно же, поражал. Впечатление, которое он произвел на юную византийскую принцессу Анну Комнину, было столь сильным, что и в пожилом возрасте она писала о нем, не скрывая своего удивления и восхищения:
«Но опишу детально внешность варвара. Он был такого большого роста, что почти на локоть возвышался над самыми высокими людьми, живот у него был подтянут, бока и плечи широкие, грудь обширная, руки сильные. Его тело не было тощим, но и не имело лишней плоти, а обладало совершенными пропорциями и, можно сказать, было изваяно по канону Поликлета. У него были могучие руки, твердая походка, крепкие шея и спина. Внимательному наблюдателю он мог показаться немного сутулым, но эта сутулость происходила вовсе не от слабости спинных позвонков, а, по-видимому, тело его имело такое строение от рождения. По всему телу кожа его была молочно-белой, но на лице белизна окрашивалась румянцем. Волосы у него были светлые и не ниспадали, как у других варваров, на спину — его голова не поросла буйно волосами, а была острижена до ушей. Была его борода рыжей или другого цвета, я сказать не могу, ибо бритва прошлась по подбородку Боэмунда лучше любой извести. Все-таки, кажется, она была рыжей. Его голубые глаза выражали волю и достоинство. Нос и ноздри Боэмунда свободно выдыхали воздух: его ноздри соответствовали объему груди, а широкая грудь — ноздрям. Через нос природа дала выход его дыханию, с клокотанием вырывавшемуся из сердца. В этом муже было что-то приятное, но оно перебивалось общим впечатлением чего-то страшного. Весь облик Боэмунда был суров и звероподобен — таким он казался благодаря своей величине и взору, и, думается мне, его смех был для других рычанием зверя. Таковы были душа и тело Боэмунда: гнев и любовь поднимались в его сердце, и обе страсти влекли его к битве. У него был изворотливый и коварный ум, прибегающий ко всевозможным уловкам. Речь Боэмунда была точной, а ответы он давал совершенно неоспоримые. Обладая такими качествами, этот человек лишь одному императору уступал по своей судьбе, красноречию и другим дарам природы»[147].
Такому человеку было предопределено командовать, и к моменту, когда в конце 1097 года крестоносцы добрались до Антиохии, Боэмунд уже внес значительную лепту в победу при Дорилее в начале года и укрепил свои позиции среди других лидеров. Ясно, что теперь он решил захватить Антиохию для самого себя.
Следовательно, все его планы были устремлены к этой цели, и помогал ему в этом тот престиж, который он заслуженно снискал себе в роли солдата. В феврале 1098 года, когда христиане, осаждавшие Антиохию, из-за голода и лишений находились в состоянии, достойном сожаления, нападение Ридуана из Алеппо отразил именно Боэмунд. Найти предателя в стенах города помог тоже Боэмунд, он же провел успешный штурм, результатом которого стало взятие крестоносцами 3 июня Антиохии. И наконец, 28 июня 1098 года именно Боэмунд руководил всей армией крестоносцев, когда они, стремясь добить поредевшее войско Кербога, эмира Мосула, совершили вылазку из Антиохии и одержали одну из самых значительных побед христиан в первом крестовом походе[148].
О «Великой битве за Антиохию» вскоре появились величественные легенды, в которых говорилось, что находка Святого Копья была предзнаменованием победы, а видимое вмешательство святых воинов обеспечило эту победу. Но для Боэмунда эта победа была важна как гарантия того, что ему удастся удовлетворить собственные территориальные притязания. К этому моменту большинство лидеров крестоносцев были готовы молча отдать ему в личное владение город, для завоевания и защиты которого он так много сделал, к тому же они знали, что византийский император их предал, и у них больше не было желания его защищать. Итак, серьезные возражения могли последовать только со стороны Раймунда Тулузского, но он под давлением собственных войск был вынужден оставить город норманнам и пройти дальше на юг, к Иерусалиму. Над Антиохией развевался красный флаг Боэмунда[149].