Самое ужасное вночи —
Это не ворюги-щипачи,
Не маньяк, не полная луна,
И не подзаборная шпана.
Самое ужасное вночи —
Это не соседи-стукачи,
Не скрипучий чёрный «воронок»,
Не тревожный в дверь твою звонок.
Самое ужасное вночи —
Не змея, не волки, не сычи,
Не Бабай, не мёртвая рука,
Не обвал внезапный потолка.
Самое ужасное вночи —
Это недержание мочи…
Север–Юг
Далеко, на холодном севере,
Сзади чёрные, спереди белые,
Три пингвина сидели на дереве
И черешни жевали спелые.
А на юге, у моря синего,
Друг за друга цепляясь рожками,
Две жирафы лежали массивные
И кисель поедали ложками.
Но на юге, как и на севере,
Было нечто и более важное:
Я наврал вам. А вы поверили.
Надо бдительней быть, граждане.
Сетевой боец
Мой умишко хил и сужен
Наподобие глиста,
Интернет мне очень нужен —
В нём сижу я неспроста.
Чтобы в чатах лить помои
На админов и гостей,
Чтоб пасти лошадок Трои
В лентах свежих новостей.
Чтоб e-mail отправить мэру
«Об асфальт себя убей!»
Чтоб купить в Ebay фанеру
И продать её в Ebay.
Мне не страшно, мне не стыдно,
Даже более того:
Я родился, очевидно,
Раньше web’а самого.
Излови меня, а ну-ка,
Да зубами поскрипи…
Замечательная штука —
Динамический айпи.
Смена ориентиров
Кому теперь тот факт вменять в вину,
Что молодёжь, придя на посиделки,
Не «Поднятую» смотрит «целину»,
А в основном «Опущенные целки»?
Сон поэта
Разлетелись по свету стихи,
От восторга повсюду вздохи…
Кто не любит их — просто лохѝ,
Да чего там лохѝ — лòхи.
Я — предвестник больших перемен,
Мой в историю вклад огромен,
Я по сути своей — феномèн,
Я бы даже сказал, фенòмен.
А на днях уже сделали чат —
В чате все обо мне судачат,
Вот какой ведь процесс-то начàт!
Да какое начàт — нàчат!
Это — славы всемирной зенит!
Значит признан, оценен, понят!
Целый день мой мобильный звонѝт,
А ночами, подлец, звòнит.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Задремал я над глупым стихом…
Рядом в мисочке — суп с горохом…
В тесной кухне, покрывшейся мхом,
А местами — вообще мòхом.
Стена
Снова снег превращается в грязь,
Из под века — секунда, и брызнет…
Ты идёшь, про себя матерясь,
И про тех, кем не понят по жизни.
А таких уже — целая тьма,
И, конечно, не очень приятно,
Что мужчину такого ума,
Принимают за глупого дятла.
Так и хочется крикнуть: «Народ!
Я же есть, я же здесь, я нормальный!
Я ведь только снаружи урод,
А внутри я кристально-хрустальный!»
Только в этом-то вся и беда:
Ухмыльнутся, да вряд ли услышат…
Это было и будет всегда.
Это, друг мой, задумано свыше.
Стреляй!
Чего уставился? Стреляй,
Коль выбрал в качестве мишени…
Ты стольких ставил на колени,
Смелее! Властвуй! Разделяй!
Я знал… Я чувствовал спиной,
Косые тени у ларёчка,
Давай, волчара-одиночка!
Не церемонься же со мной!
Иду к тебе, как к алтарю,
С улыбкой, медленно, картинно…
Стреляй, бездушная скотина,
Не то я сам её скурю!!
Сэлф-мэйд-мэны[3]
В момент, когда забрезжат перемены
Во всех без исключенья областях,
Плодятся продуктивно сэлф-мэйд-мэны,
Танцуя на общественных костях.
В любом краю им бесконечно рады,
Им посвящают тонны кинолент,
В их честь проводят пышные парады,
Им руки жмёт с улыбкой президент.
И лишь одно мне в жизни утешенье,
Пусть без фанфар и золочёных флейт:
Я — тоже мэн, вне всякого сомненья.
Осталось только сэлф теперь и мэйд.