Изделия их отличаются одно от другого, но все имеют форму горшка, раз и навсегда выработанную руками женщин. Горшок с виду напоминает женскую фигуру – с округлыми боками, расширяясь книзу и вмещая в себя все что угодно; горшок – воплощение вместимости; посередине он суживается, но затем снова расширяется к краям; сколько в него положат, столько он и вернет назад. Некоторые девочки лепили низкие, толстые горшки и даже совсем маленькие, как плошки; у Пиль же все горшки выходили высокие и узкие, похожие на водяные лилии. Когда все горшки были готовы и стояли для просушки на солнце, изделия Пиль выделялись из остальных своей стройностью и тонкостью лепки.
Гест сокрушенно вздыхает, созерцая забавы девочек. Но вдруг он быстрым шагом направляется назад к себе – угриная кожа!
Без сомнения, угриная кожа может заменить жилы и кишки, раз их негде достать! Угриная кожа прочнее всего на свете. Хорошо бы взять челн, выйти в море и наловить всего, что требуется! Но этого-то как раз и нельзя, и это всегда мешает Гесту осуществлять свои планы – у него нет своего челна. Они все принадлежат взрослым, и, если их тронуть, получишь хорошую взбучку, как собака; просить позволения и наверняка получить отказ, как делают другие мальчики, Гест не желает; лучше уж он на свой страх и риск выйдет в море – верхом на старом пне, который ему удалось выкорчевать из земли; пень выдержит его тяжесть.
Вместо остроги ему служит ореховая палка, которую он предусмотрительно расщепил на одном конце. Завидев что-нибудь на дне мелкой бухты, он нацеливался расщепленным концом палки и старался зацепить добычу, как клещами, будь то краб, водоросли или еще что-то, подчас и угорь; но угорь-то в большинстве случаев выскальзывал из клещей прежде, чем мальчик успевал вытащить его из воды. Сегодня, когда дело особенно срочное, оно, конечно, и вовсе не ладится. В водорослях полно угрей; они так и кишат там, извиваются, как змеи. Гесту не раз удается зацепить клещами то одного, то другого, но добыча каждый раз ускользает. Да и как же иначе? Расщепленная палка раздвигается, упираясь в песчаное дно, и чем сильнее давить, тем больше растопыриваются ее концы. Остроги взрослых мужчин Становища стоят прислоненные к деревьям на лесной опушке, но, даже если только задеть и уронить их нечаянно, взрослые наградят такими оплеухами, что в голове будет звенеть целый день; так где уж там попользоваться ими!.. Эти остроги – с зубьями из кости или оленьего рога, прикрепленными так, что зазубрины обращены друг к другу. Устройство замечательное, но такого орудия не раздобыть и самому наспех не сделать. Однако Гест вышел на берег и переделал свои клещи, обмотав их таким образом, чтобы расщеп не мог раздвигаться шире, а посередине между двумя его развилинами воткнул большую острую рыбью кость. Затем он снова пустил в ход свою острогу, и на этот раз угорь не ушел, зацепился и удержался на острие кости. Но возни с ним было немало: такой он был длинный, тяжелый и живучий; извивался даже после того, как ему оторвали голову. Пень завертелся под мальчиком, и он, нырнув в море в глубоком месте, порядком нахлебался воды, пока снова не взобрался на свой пень. Его тошнило и рвало, но угря он не выпустил из рук и приплыл с ним к берегу.
Кожу Гест содрал с угря наилучшим способом – зубами, но разорвать ее затем на узкие полоски было значительно труднее; долгая, изнурительная работа, особенно когда кожа сырая. Мальчик работал усердно, но все-таки не справился до самого вечера. Стемнело, все дети разошлись по своим землянкам, и лишь горшки девочек одиноко стояли и сохли на берегу. Было уже совсем темно, когда Гест нарвал полосок и обмотал топорище, выплевывая застрявшую у него в зубах кожу и набившуюся в рот слизь.
Зато когда обмотка высохнет, она будет прочнее прочного. И мальчик даже ночью просыпался и в полусне щупал – просохла ли обмотка.
На другой день он встал пораньше, чтобы испробовать свой топор; клинок сидел так крепко, что никакая сила не выдернула бы его, и роговое топорище никак не могло лопнуть благодаря обмотке. Мальчик отправился в лес, и оказалось, что топор рубит ветки орешника толщиной в руку, притом с неописуемой быстротой. У Геста даже голова кругом пошла, и он готов был приписать своему топору чудесные, сверхъестественные свойства, несмотря на то, что сам смастерил его. Недаром топорище было когда-то частью оленя – последний должен был передать оружию свою быстроту и силу, значит, оно будет опасно на охоте в лесу. А раз в топоре есть кое-что и от рыбы – значит, он будет иметь силу и удачу также на море!
Но годится ли топор для более трудной работы, которую замыслил Гест, – для работы над постройкой челна – скоро будет видно.
Несколько в стороне от Становища, на опушке леса и совсем недалеко от берега, рос дуб – высокое, прямое дерево с безукоризненным стволом, который как будто нарочно был создан для челна. Гест давно облюбовал это дерево и мечтал о том, какой дивный челн вышел бы из него. Ствол был толщиною в два человеческих тела, а в длину больше, чем нужно; судно будет широкое, но зато необычайно длинное, поворотливое, быстроходное, и в нем легко уместятся двое. Стояло дерево у самого моря, словно само постаралось подойти ближе к воде и стремилось скорее в путь. Теперь, когда топор был готов, у Геста было одно желание – поскорее свалить дерево и вырубить себе из него челн, как у взрослых.
Гест едва научился ходить на двух ногах, как в нем проснулась страсть к мореплаванию; он целыми днями плескался в теплой воде у берега и пускал щепочки с одного острова на другой – островами были большие камни в бухте; позднее он придавал щепочкам вид настоящих лодок, выдалбливая их из чурок, и совершал с ними дальние путешествия к чужим берегам – к камням у входа в бухту, где вода доходила самому шкиперу, шлепавшему рядом, почти до подмышек. В этих играх ему всегда помогала Пиль, и они так увлекались своей забавой, что забывали все окружающее и ничего не видели и не слышали. Теперь игра должна была претвориться в действительность.
Гест задумал переселиться. Он еще не вполне уяснил себе свое желание, но все детские мечты и все, что он предпринимал за последнее время, было неукоснительно направлено на достижение этой цели. Смелая была затея мальчика – одному свалить большой дуб и потом вырубить из него челн, но главная трудность была еще не в этом: предстояло преодолеть и другие, более серьезные препятствия. Во-первых, вообще не полагалось трогать дерево – это было преступлением против леса, раз нечем было отблагодарить его. Во-вторых, никак нельзя было брать огонь от костров в Становище; костры принадлежали взрослым и были священны и неприкосновенны. Но без огня работа становилась делом безнадежным.
И вот, в то самое утро, когда топор был закончен и испробован, Гест взял огня от домашнего костра матери и начал разводить костер возле дерева; но, как только показался дым, явился один из мужчин, задал Гесту хорошую трепку и затоптал огонь, причем этот баран, к счастью, обжег себе пальцы на ногах! Однако, едва он ушел, Гест снова разжег свой костер головешкой, найденной в золе, и снова взялся за работу. На этот раз в Становище поднялся настоящий бунт; прибежали разозленные мужчины и за уши поволокли Геста на расправу. Гро высунулась на порог своей землянки; мужчины махали руками и ругались, жаловались на мальчика. Собаки, по обыкновению, ввязались в общую перебранку, лаяли, щетинились и кидались друг на друга; всеобщая тревога на мусорной куче!