— Ну, спасибо, — сказала Ивонн. — Ханс, по крайней мере, наверняка никого не перебивает.
Этого не отнять, подумала я.
— В общем, — сказал Отто. — Вот так. А теперь я прячусь.
Ивонн засмеялась:
— Напомни мне, это потому, что ты хочешь использовать свою силу для улучшения проклятого Нортланда?
Лили ткнула Ивонн локтем в бок.
— Вообще-то он нас спас. Имей хоть каплю благодарности.
— Я тоже тебя спасла. И где твоя благодарность?
Я почувствовала легкую обиду. Ивонн и Лили так сблизились за эти сутки, словно бы мы расстались на год.
— Я хочу, чтобы мы с Лизой могли спокойно жить, — сказал Отто. Он вдруг неожиданно нервным движением отодвинул стул, сел за него и взял миску с печеньями, приподнял ее, словно хотел закинуть в рот все разом, а затем поставил на место и нерешительно взял одно единственное печенье.
— Я его понимаю.
— Не сомневаюсь, Эрика.
Отто Брандт был, пожалуй, самым примечательным человеком эпохи. Он обладал способностями, которые могли перевернуть Нортланд с ног на голову. Но его одного было мало, а кроме того, для Отто все это значило отказ от собственной жизни. Я понимала его, понимала, потому что и сама хотела бы спрятаться. Так что я тайно порадовалась, что в крошке Эрике Байер не было вовсе ничего необычайного.
Это ведь очень много — вся жизнь. Вместо того, чтобы делать то, чего Отто по-настоящему хочет, ему пришлось бы заниматься тем, чего хотят все остальные.
— И что? — спросила Ивонн. — Мы будем жить в групповом браке до конца наших дней?
— Ты вправду этого хочешь? — спросил Отто. Лиза закатила глаза.
— Она шутит, мой милый. Вернее, она очень злится, и поэтому пытается пошутить, чтобы тебе не вмазать.
— Да, я читаю ее мысли.
— Как же вы очаровательны, — сказала вдруг я. Все разом замолчали и посмотрели на меня.
— Прошу прощения. Хотите послушать, где я была?
Никто не выказал особенного интереса, кроме Лизы. Но я, неожиданно для себя самой, глядя в ее зеленые, темные, внимательные глаза рассказала все. Словно бы я вскрыла загноившуюся рану и постепенно освобождалась от ужаса и грязи внутри меня.
Я рассказала о Доме Жестокости, о солдатах, о том, что я видела и чего совершенно не хотела видеть, о том, что мне рассказал Рейнхард, о сильнейшей связи между ним и его фратрией, и о том, что Рейнхард и остальные ищут Отто.
Я испытывала к этим людям теплое, нежное желание защитить их. Оно было вдвойне ценным потому, что мы не были близки. Значит, Нортланд не все во мне уничтожил, я еще способна быть человечной.
Это были хорошие люди (и не совсем люди, если говорить о Лизе), и я не хотела подвергать их опасности.
— Да, — сказал Отто. — Про солдат я много знаю. То есть, про Лизу. Но она не должна отличаться от них способностями. Обостренное чутье, сила, скорость, способность к регенерации.
Я вспомнила, как затянулась ранка Рейнхарда, которую я оставила ему.
— Про способность к регенерации Карл ничего не говорил, — сказала Лили. Когда она произнесла это имя, губы ее скривились, словно бы она выплюнула ругательство.
— Да, еще он не говорил про то, что они могут провести почти час под водой и замедлить свое сердцебиение практически до одного удара в минуту.
— Даже не хочу знать, как вы это выяснили, — сказала Лили. Я тоже не испытала жгучего желания выяснить обстоятельства, при которых Отто и Лиза получили это знание.
— В общем, мы настоящие машины для убийства, — сказала Лиза со звенящим восторгом. — Но если мы не питаемся, то хуже себя контролируем. Тут я впереди них. Они вряд ли смогут себя сдержать, когда станут голодными. А я могу. Я же всегда голодная.
Мы болтали еще довольно долго, и я впервые за много-много лет чувствовала уют, в этой кухоньке, где то и дело свистел чайник, гарантирующий горячий чай, и где мы с трудом умещались впятером, и где не было ничего, кроме лимонных печений.
Когда на улице совершенно стемнело, я сказала:
— Думаю, мне пора. У меня дома подруга, я не хотела бы оставлять ее одну. Тем более с моим братом.
— Да, ты рассказывала, — ответила Ивонн. — Тебе-то есть куда идти. Надо было отсосать Хансу, пока он был слабоумным. Тоже мог бы меня запомнить.
Я скривилась, вызвала мысленный образ Ивонн, спасавшей меня из Дома Милосердия, и не без труда успокоилась.
— Вам нужны деньги? — спросила я.
— Да, — сказал Отто. — А то мы теперь все пропавшие без вести.
Я достала из кошелька несколько крупных купюр, щедрость показалась мне освобождающей, приятной до сентиментальных слез. Дешевая благотворительность, даже хорошее в тебе, крошка Эрика Байер, имеет природу избегания. Только положив деньги на стол, я поняла, в чем настоящая проблема.
— Но если меня вызовут к Карлу? — спросила я. — Или еще к кому-то из кураторов?
— Точно! — сказал Отто. — Совсем забыл.
Он встал и подошел ко мне. Взгляд его темных глаз снова показался мне пугающим, и в голову мою, в растревоженный этим взглядом разум, пришла абсурдная мысль, что Отто все-таки серийный убийца. Он наклонился ко мне.
— Только расслабься. Чем дальше ты меня впустишь, тем лучше я все сделаю.
— Говоришь, как стоматолог, который домогается пациенток, — сказала я как можно быстрее, чтобы скрыть нервозность. Шутка вышла дурацкая, как и все те, которые сказаны не вовремя, просто для того, чтобы не молчать.
Я не отвела взгляд и попыталась расслабиться. Глаза у Отто были того орехового, теплого оттенка, который должен был внушать доверие. Однако нечто, скрывавшееся, казалось, в пульсации его зрачков пугало меня. Он слишком легко мог установить связь с моим разумом. Наверное, обычные люди, не принадлежащие к органической интеллигенции, ничего бы не почувствовали, кроме смутного беспокойства.
Я ощущала, как Отто проходит сквозь барьеры, отделяющие меня от него, как он роется внутри моих мыслей, одну за другой цепляет их, словно вещи. Он был аккуратен, он не говорил в моей голове, как Карл, и максимально нежно обращался с содержимым моего разума.
Но все же он присутствовал в самой личной части меня. Это было нечто вроде полостной операции или проникающего ранения. Я толком не поняла, что он делает, смятение и ощущение проникновения за мои внутренние границы были похоже на визг сигнализации, за которым все остальное становилось совершенно неразличимым.
Все закончилось так же неожиданно и необычно, как и началось. Отто сказал:
— Закрой глаза.
И я закрыла. Под веками кружево сосудов было, словно вуаль, такое непривычно яркое.
— Теперь никто не прочитает тебя. Этого хватит дней на пять. Потом придешь сюда, хорошо, Эрика?
Я кивнула. Вот что было странно: я не смогла отследить, просьба это или настоящий приказ.
Глава 13. Встречные тенденции
Мы втроем лежали на кровати и смотрели в черный, безрадостный экран телевизора.
— Может, кто-нибудь возьмет пульт? — спросила я. — В конце концов, мой дом, мои правила.
— Нет, — ответила Роми. — Я объелась.
Вальтер потянулся.
— Прости, милая, я не чувствую себя в силах.
— Какая тоска, — сказала я. — Не стоило вас пускать.
— Дай еще орешков.
— Ты же сказала, что объелась.
— Я объелась до того, чтобы идти за пультом, а не для того, чтобы дальше не есть.
— Вальтер, передай ей орешки.
— Да, сестрица.
Мы решили устроить себе спокойный вечер с фильмами и закусками, но до фильмов дело так и не дошло — слишком уж капитально нас увлек первый пункт плана. Чипсы, орехи, сладости, крохотные замороженные бутербродики, которые надо разогревать в микроволновке, чудесные пирожные, покрытые липкой помадкой и аккуратные сырные шарики — я никогда не обращала внимания на весь этот мусор, слишком яркий, чтобы обладать еще какими-то достоинствами. Роми, однако, требовала от нас приобщиться к самой дешевой, привлекательной и вредной еде на свете.
— Ты сидишь на инсулиновой игле, — сказала я.