Пришло время встретиться с реальностью лицом к лицу. Мне не хотелось видеть Отто. Не потому, что я была привязана к Карлу или сожалела о его гибели. Нет, я казалась самой себе на редкость бесчувственной, но я испытывала скорее злорадство.
Однако я прежде не думала об Отто в таких категориях. Он был могущественным. Он был убийцей. Я больше не могла испытать нежной привязанности к его нелепым, неуютным повадкам. Отто был кем-то важным, может быть, даже решающим.
А я знала о том, как легко он убивал чужими руками. Я разделила с ним этот страшный опыт.
Спустившись вниз, я застала Отто сидящим за длинным столом. Он вытянул руки и уткнулся лицом в скатерть. Казалось, он умер или находится в глубоком отчаянии, которое практически является смертью. И я подумала, надо же, Отто все еще остается комичным. После всего, что я видела.
Фокус невидимой камеры, снимающей мою жизнь, сопровождал, однако, не его. Маркус и Кирстен стояли друг напротив друга. Она у двери, он у стола. Между ними было расстояние около метра, и казалось, что оно сейчас запылает. Маркус больше не игрался с зажигалкой.
На Кирстен была шинель Карла. Ее ступни были грязные, на них налипли листья, казалось, она только что вышла из леса. Маркус был безупречно аккуратен и чист, даже разрушения, которые мы учинили в ванной, будто не оставили на нем никакого следа. Кирстен пришла сюда из другого мира, в окровавленной шинели, босая. Маркус смотрел на нее, словно на призрака. Мне захотелось раствориться в пространстве, разъяться на атомы, чтобы не участвовать в неловкой, полной боли сцене.
Из-за него Кирстен попала в Дом Жестокости. Он предал ее. И Маркус чувствовал по этому поводу больше, чем ему хотелось. Кирстен Кляйн была младше его, и когда-то она ему доверяла. Я вспомнила все, что о ней говорил Маркус.
Они были друзьями.
Теперь она смотрела на него, словно дикий зверек. Кирстен Кляйн, сделавшая для нашей свободы больше, чем кто-либо за последние тридцать лет, задумчиво почесала ссадину на коленке. А я поняла, что восхищаюсь ей. Пусть даже ее усилия были тщетны, но она показала больше, чем сделала.
Маркус смотрел на нее, затем опустил взгляд. Он показался мне вдруг чуточку более человечным. Такими нас делает вина, неразбавленное эфирное масло, квинтэссенция способности сочувствовать.
Кирстен Кляйн снова посмотрела на него, а затем сделала пару шагов вперед. Она оставляла за собой грязные следы. Вместо того, чтобы пройти мимо, она вдруг обняла Маркуса.
— Что…что ты делаешь?
Кирстен Кляйн ничего не ответила. Маркус стоял, опустив руки. Сейчас он казался мне сломанной игрушкой. Он низко склонил голову, и я подумала, что он плачет, а потом вспомнила, что этого Маркус больше не умеет.
Кирстен крепко обняла его, в этом не было ничего от связи между мужчиной и женщиной. Кирстен, в шинели на голое тело, казалась на редкость асексуальной. Более того, я подумала, что сейчас она выглядит младше своих лет. Что-то внутри меня пронзительно звякнуло, и мне показалось, что заплачу я.
— Что они сделали с тобой? — вдруг спросила Кирстен. Маркус молчал. У него не было выбора, и она не винила его. Впервые я подумала о том, что дружба может быть сильнее всего на свете. Она не простила его, нет. Но она понимала, что он никогда не поступил бы с ней так, если бы только хоть кто-то из нас мог выбирать здесь, в Нортланде.
Рейнхард вздохнул, качнулся на стуле, затем положил ноги на стол, чем привлек исключительно неодобрительное внимание Ханса.
— Это все очень трогательно, — сказал Рейнхард. — Однако, нам нужно обсудить кое-что с Отто.
Кирстен Кляйн взглянула на него, и я увидела, что она ненавидит Рейнхарда. Он тоже никогда не выбирал. Он не был плохим человеком. Он был чудесным, светлым и никогда не делал никому зла.
Но он не был ее другом.
Кирстен отстранилась, прошла к столу и села рядом с Отто. Маркус так и остался стоять, словно бы у него кончился завод. Лиза смотрела на него нахмурившись, а потом вдруг широко улыбнулась.
Отто встрепенулся, резко подскочил, словно проснулся, когда посреди скучной пары вдруг объявили контрольную работу. Он посмотрел на Лизу, и она развела руками.
Рейнхард широко улыбнулся:
— Отто, дорогой, благодарим тебя за то, что ты спас это юное создание. В первую очередь, ты действовал себе во благо.
Отто пробормотал что-то неясное, затем кивнул.
— Так ты это понимал? — улыбнулся Рейнхард.
— Да. Еще бы.
— Что ж, не благодари в ответ. Хотя Ханс в таком случае расстроится. Отто, дорогой, мы организуем тебе трансфер в самое безопасное место на свете. Только пожелай!
Лиза нахмурилась. Я села на ступеньки, обняла свои колени. Уже второй раз за день реальность погрузилась в это особенное, театральное состояние. Все они стали актерами: Маркус, стоявший у стола с опущенной головой, словно персонаж, от которого увели свет софитов, превратив его в декорацию, Отто с его вычурной нелепостью, расслабленный, ленивый и прекрасный Рейнхард, Кирстен Кляйн, болтающая ногами, сидя на стуле, и Лиза, так похожая на главную героиню.
Она сказала:
— Отто, мы можем поехать. Это ничего.
Лиза по-детски скривила губы, но за этой умильной гримасой стоял настоящий, взрослый проигрыш. Лиза связала себя с ними, чтобы узнать, что они замышляют. Зачем им Кирстен Кляйн, чего они на самом деле хотят — немногие вопросы, на которые Отто не мог найти ответа. Но, в конечном итоге, кажется, они хотели привязать к себе Лизу.
Что-то вроде самоисполняющегося пророчества или хитрой ловушки с приманкой. Не то мышеловка, не то отсылка к "Песни о Нибелунгах". Мне захотелось поаплодировать.
Я понимала, что Лиза говорит не совсем правду. Глаза выдавали ее. Общность, которую она чувствовала, была частью ее природы. Это ничего страшного в той же степени, что и, к примеру, ампутация.
— Мы оказали вам услугу, герр Брандт, — продолжил Ханс.
— Я о ней не просил.
— Вам и Лизе, — добавил он, в голосе его прозвучала не теплота, но нечто, что могло бы при определенных условиях стать ей.
— Лизе?
Рейнхард широко улыбнулся.
— Разумеется. Мы живем в мире товаров. Здесь все — услуга. Даже контейнирование эмоций Лизы с помощью ощущения объективной ценности ее жизни для существ, подобных ей — услуга. Производство и поддержание ее счастья — услуга.
Отто сказал:
— И что теперь? Я заперт здесь, с вами?
— Нет. Мы тебя не обманывали.
В этом и заключалась основная ирония. Чтобы узнать, в чем они обманывают Отто, Лиза привязала себя к ним. И теперь безопасная изначально сделка превратилась в безвыходную.
— Мы предоставим вам все условия для отъезда, — сказал Ханс. — Вам и фройляйн Кляйн. И Лизе, конечно.
— Если только ты хочешь разлучить ее с теми, кто вправду ее понимает.
Рейнхард поднял палец вверх, затем сказал:
— Что-то такое припоминаю. Если любишь, отпусти. Да?
Отто нахмурился.
— Хорошо. Но вы ведь не этого хотите. Хотите, чтобы я сидел здесь.
— А что? — спросил Рейнхард. — Плохое место? Я бы и сам тут жил.
Отто молчал. Он выглядел очень воинственно. Кирстен положила руку ему на плечо, но он словно бы не заметил ее прикосновения.
— Нормальное, — сказал он. — Но ведь…
Лиза улыбнулась.
— Отто, у них есть, что нам предложить. Вправду есть.
Отто снова уткнулся носом в скатерть, поднял руку, словно был очень пьян, но просил принести ему еще выпивки.
— Вперед, — сказал он. — Мне уже все равно.
Рейнхард закурил, неторопливо затянулся и скинул пепел в один из бокалов на столе.
— Мы предлагаем тебе и Лизе нигде больше не прятаться. Вы останетесь жить в Хильдесхайме, Лиза будет близка к нам, но ее жизнь будет в ее руках. Ты сможешь не тратить свой невероятный талант на то, чтобы прожить жизнь неудачника, скрывающегося от общества.
Отто спросил что-то, но я не смогла разобрать его слова. Рейнхарду это, впрочем, как всегда не было нужно, он продолжал вещать, словно радио.