— Дела! Опять дела!
Кениг проводил взглядом одну из моделей, а затем сделал глоток шнапса. Себби не казался мне напряженным. Он не видел Отто. Это значило, что Отто куда могущественнее него. Может быть, Себби уже обвинил Рейнхарда и его фратрию в похищении Кирстен Кляйн. Может быть, он думал, что выиграл.
Я испытала удовольствие, представив, как ему пустят пулю в голову. Я вспомнила, как прекрасно дернулся Карл, выстрелив в себя. Красота в один момент покинувшей тело жизни. Так же было и с Хельгой.
Я закрыла глаза, слушая искусственный океан.
— Фройляйн Байер!
— Да, мой кениг?
— Вы боитесь?
Я открыла глаза. Его лицо было так близко от меня, что я чувствовала его дыхание.
— Безумно, мой кениг.
— Августин, я же говорил называть меня так. Почему же? Разве я плохой правитель?
Он смеялся над нами. Что мы могли ответить?
— Я не могу представить себе правителя лучше вас, — ответила я. Это не было ложью. Я вправду не могла и помыслить о ком-то другом на его месте. Я услышала, как засмеялся Себби. Кениг отстранился, и я почувствовала заметное облегчение. Океан снова обрел свою целительную силу. От запаха цветов закружилась голова.
— Но разве мы не стали жить лучше, фройляйн Бреннер?
— Вправду, Нортланд богат, как никогда, — ответила Лили.
— Фройляйн Лихте, а как считаете вы?
— Я считаю, что вы мудро распоряжаетесь нашей великой страной.
И я снова подумала: мы ведь чувствуем себя совершенно одинаково. Три женщины с такими разными судьбами, но страх один на всех.
Мы явно забавляли кенига. Он покачнулся на стуле и вдруг весело сказал:
— Я сделал для вас то же самое, что Дэн Сяопин для коммунистического Китая.
И я вдруг спросила, сама не понимая, откуда во мне столько наглости:
— Что такое Китай?
Но кениг только засмеялся.
— Такая страна из сказки, — сказал он, наконец. Но я не знала этой сказки. Кениг обернулся к Маркусу.
— Так вот, дорогой, о чем вы здесь хотели потолковать?
И я подумала, что фратрия Рейнхарда для кенига взаимозаменяема, он словно разговаривал с одним человеком. Это для меня фратрия принадлежала Рейнхарду, ведь я ближе всего к нему. Но кениг не считал их раздельными личностями.
— Вы, наверняка, хотели поговорить о Кирстен Кляйн, — сказал Рейнхард.
— Ты угадал. Но если у вас есть другие темы, то я готов внимать!
— О, — сказал Маркус. — То, о чем хотели рассказать мы, затрагивает и Кирстен Кляйн. Правда в самой малой степени. Когда вы арестовали меня, вы сразу решили сделать из меня солдата?
— Конечно, нет, Маркус. Более того, я имел против этого некоторое предубеждение.
Я посмотрела на Себби. Он со скучающим видом водил пальцем по стулу. И я поняла, отчего он так молчалив рядом с кенигом.
— Почему же?
— Сложно сказать. Мне не хотелось, думаю, впускать в самую интимную из структур Нортланда столь инородный элемент. Начальник управления проектом "Зигфрид", впрочем, был слишком заинтересован в увеличении количества людей, подвергнутых лоботомии, в проекте. Все риски еще не выявлены, все соки не выжаты. Представляешь, какие дороги это откроет нам, если ты и Ханс, и другие, докажете нам эффективность сотворения солдат из людей, прежде наделенных полноценной психической жизнью?
— Да, — сказал Маркус. — Безусловно, мой кениг. Дело в том, что Себби очень не хотел видеть меня в проекте "Зигфрид", потому что, когда Себби смотрел, как меня пытают, он имел неосторожность сказать лишнее.
Я посмотрела на Себби. Он улыбнулся мне, и кениг не переспросил.
— Так вот о Кирстен Кляйн, — продолжил он, словно бы Маркус ничего не говорил. Я посмотрела на Отто. Он тяжело вздохнул, а затем поймал взгляд кенига, и больше кениг не отворачивался. Он вдруг зябко передернул плечами.
— Лишнего?
— Он сказал, что управляет всем в Нортланде.
— Он явно преувеличивает.
Кениг положил руку Себби на плечо, но Себби нервно стряхнул ее.
— Я тоже так подумал. И, видимо, Себби решил, что так полагал бы любой. Поэтому я все же оказался в проекте «Зигфрид». Поэтому я еще жив. Однако, после истории с герром Брандтом, мы пришли к выводу, что Себби, может быть, не так уж сильно преувеличивал.
Кениг одним махом опустошил стакан со шнапсом. Рейнхард подозвал одного из официантов, заказал еще бутылку, а кроме того — шампанское.
Продолжал Ханс.
— Так вот, мой кениг. Выяснив кое-что о прошлом герра Брандта, мы предположили, что Себби обладает набором тех же уникальных качеств.
А я подумала, как забавно, что они называют его именно Себби. Не герр Зауэр, не Себастьян. Детское прозвище капризного мальчишки.
Кениг вдруг прижал пальцы к вискам.
— Здесь шумно! Я едва слышу, что ты говоришь.
Рейнхард улыбнулся Отто. Он сказал:
— Сейчас все прояснится. Дайте себе минуту, мой кениг.
И действительно, под взглядом Отто глаза кенига стали чуть менее затуманенными. Казалось, он даже протрезвел. Когда официант принес две бутылки, Рейнхард налил кенигу ледяной шнапс, затем откупорил шампанское.
— Наши девицы, — сказал Рейнхард. — Расскажут, что именно умеет герр Брандт. И, если вам будет угодно, примеряйте это на Себби.
Ивонн и Лили стали говорить. Взгляд Отто бегал от одной к другой. Казалось, этот взгляд один проявлял их.
— Герр Брандт, без сомнения, опаснейший человек, — сказал кениг, выслушав абсолютно честную историю о побеге, о Лизе, обо всем, что умел Отто. — Его скорейшим образом нужно устранить.
Отто вздрогнул, но взгляд его остался неподвижным.
— Да-да, разумеется. Но что насчет Себби?
Себби вдруг вскочил из-за стола, выкрикнул:
— Ты понимаешь, Рейнхард, в чем ты хочешь меня обвинить?! Я ближайший соратник нашего кенига, и если ты надеешься, что…
— Я ни на что не надеюсь, Себби, — Рейнхард поставил шампанское на стол так, что оно расплескалось, золотые искорки сверкнули и погасли. — И ничего не боюсь. Все мы временны и смертны, Себби, дорогой.
В ответ он зашипел:
— Если ты не хочешь, чтобы твое время кончилось слишком быстро…
Но что именно Рейнхард должен был сделать в таком случае, мы так и не узнали. Отто подошел к Себби, заглянул в его прекрасное лицо, и Себби вдруг сказал:
— Да! Да! Тысячу раз да! Или вы думали, что он сам додумался бы до того, что делать там, наверху!
Наверху? Я подумала, что ослышалась.
— Вы думаете, он бы справился там? Он бы справился хоть с чем-то? Достойный своих предков правитель! Я сделал из него что-то. Даже не кого-то!
Музыка стихла, солдаты и люди вокруг смотрели на нас. Даже модели остановились и были теперь похожи на статуи.
— Я заставил его дать Нортланду богатство! Что могла экспортировать эта нищая, отсталая страна, с середины сороковых пребывающая в неведении! Нищие люди, нищие города! Нортланд может экспортировать только покорность!
Казалось, Себби никогда не остановится. Это бы не слова Отто. Отто ничего ему не внушал. Он просто заставлял Себби говорить правду.
— Он взял меня, чтобы я был милым личиком с обложки. Но я оказался куда умнее, куда дальновиднее! Я сделал то, чего никогда не смог бы сделать ваш чокнувшийся вместе со всеми поколениями своего гнилого семейства, кениг. Да, я изменял его мысли! Но если бы я этого не делал, где были бы, по-вашему, вы? Были бы вы вообще?
Он говорил о великой патриотической акции, о небоскребах, о телевидении. И о смертях, сотнях, тысячах смертей. Я видела, что Себби боится. Он говорил против своей воли, и, в то же время, я была уверена, что он мечтал однажды сказать все это вслух.
Слишком уж Себби любил себя и свою нескромную роль в мироздании.
Только вот она подошла к концу. Мне казалось, я слышу шорох занавеса, готового опуститься. Кениг был очень спокоен, словно бы все эти слова проходили мимо него. Но это было не спокойствие неведения. Он слушал. Теперь в нем было то, чего я не замечала до этого. Самообладание. Казалось, что настоящий кениг куда менее взбалмошный, чем тот, которого представлял Себби. Отто казался бледным, он дрожал все сильнее. Наконец, Себби замолчал. Через пару секунд он выдохнул: