Господин Ингенман в деньгах не нуждался, это по всему было видно, не столько по одежде, не столько по очкам в золотой оправе, сколько по всему его облику. Каждое его движение было спокойным и уверенным. Ничего странного, что он заходит всегда в служебные часы. По всей вероятности, у него собственное дело и он сам себе хозяин, а если и служит где-то, то, вероятно, поблизости и заходит к нам в перерыв. Да, он молчалив, даже необычно как-то неразговорчив, а с другой стороны, о чем ему с нами разговаривать? Наверное, мы просто привыкли к тому, что люди, приходя продавать книги, любят поболтать, надеясь этим прикрыть смущение.
— А может, он пьет? — предположила фрекен Несс.
Тут мы с хозяином просто расхохотались. Уж алкоголиков-то мы у нас в лавке навидались. Не беда, поживет еще на свете — и научится разбираться в посетителях.
Но таинственный господин, Владимир Ингенман, вскоре появился опять. Покупать его книги было просто удовольствием, он собирал только первоклассные. Однажды хозяин осторожно поинтересовался, а не потерял ли господин Ингенман интерес к книгам, или ему некуда их ставить?
На это господин Ингенман вообще не ответил. Пропустил мимо ушей, хотя и спросили его очень тактично. Он расписался в книге, поблагодарил и ушел. Нам было неловко.
— По-моему, здесь что-то нечисто, — заметил хозяин. — Ну, да это не наша забота. Главное, что книги хорошие приносит.
Теперь я начал думать, что Ингенман, по всей вероятности, получил книги по наследству, но тут эта кроха фрекен Несс и говорит:
— А я думаю, он на все махнул рукой.
Женщины вечно находят романтическое в самом обычном и повседневном. На что же это он мах пул рукой, на книги, что ли?
— О нет, — медленно ответила фрекен Несс, — на все, на всю свою жизнь.
Да, фрекен Несс зелена еще, конечно. Но это со временем пройдет. Ясно, во всяком случае, что Ингенман — порядочный человек из хорошей семьи, и не будь он таким страстным библиофилом, был бы очень богат.
Однажды он принес стихи Жеральди о любви «Toi et Moi»[32] в плотном сафьяновом переплете с золотым тиснением и золотыми виньетками по углам. Это было прекрасное нумерованное издание для библиофилов. Отпечатанная на дорогой голландской бумаге, изящно и со вкусом оформленная книга, как это умеют делать, когда захотят, одни французы. На титульном листе господин Ингенман соскоблил какое-то посвящение, и это, конечно, снижало ценность книги.
— Лучше бы вы доверили это нам, — вздохнул шеф, — у нас есть специальное средство для удаления чернил, никаких следов не остается.
Господин Ингенман ответил, что ему об этом известно, но книга попала к нему уже в таком виде. Тут как раз я посмотрел ему в лицо, и мне показалось, что сказал он это с каким-то странным выражением.
Мне поручили исправить дело. Я поднес страницу к свету и без труда прочел, что там было написано: «Моей дорогой женушке от…» Подпись была неразборчива, но дата видна четко: «Париж. Май…»
Всего три года назад. Я старательно пускал в ход средства для удаления чернил и промокашку, и надпись вскоре исчезла. Сам не знаю почему, но мне не хотелось приплетать сюда романтические догадки фрекен Несс. Когда она поинтересовалась, что же там было написано, я ответил, что написано было что-то по-французски, а что — об этом не имею ни малейшего представления.
Шло время, и господин Ингенман по-прежнему нас не забывал. Кончилось тем, что он стал бывать у нас чуть ли не каждый день. Судя по всему, это зависело от того, сколько он выручал за принесенные книги. Нет, он никогда не приносил барахла, но не бывает же, чтобы человек, всю жизнь собиравший книги, приносил только то, что нам нужно. Вкусы покупателей и вкусы коллекционеров расходятся, а в лавках цена зависит от спроса.
Такие книги, как словарь Фритцнера или «Литературная энциклопедия» Халворсена — настоящие находки, и, продав их, господин Ингенман исчезал каждый раз на неделю. Но когда он принес несколько маленьких, изящных эльзевиров, мы даже не смогли выплатить ему настоящую цену. Хозяин посоветовал ему обратиться к букинистам Дании или Швеции, но господин Ингенман отдал нам книги по нашей цене.