А вот сколько лет прошло, пока я смог забыть ту цыганку и крушения, сказать не могу. По правде-то я их и не забыл, а просто припрятал в памяти подальше, чтоб не травило душу. Ну, да это и понятно, непонятно другое, с чего я бросил ругаться. Сразу как отрезало. Черта, и того перестал поминать. Здорово меня пристукнули эти две весточки с того света. А как тут не ругаться? Ведь я, знаешь, работал на гудзонских землечерпалках, ну, а тамошние парни в разговоре, прямо скажем, шпарят не по Библии.
Хорошие были ребята эти парни с Гудзона, лучше народа не встречал. Мне у них так приглянулось, что я остался на землечерпалках до самого сорок четвертого. Зарабатывал прилично, хватало и мне и матери. Я ведь каждый месяц слал ей деньги, даже когда она перебралась в богадельню. Там она и умерла в сорок четвертом. Тихо померла, во сне. В последнее время мне писала уже ихняя директриса, душевные письма, длинные. Пересылали через Швецию.
Ты спросишь, неужто меня никогда не тянуло домой, к матери и на Вику? Еще как тянуло. Но раз хлебнул воли, стал плавать по морям, трудно от этого отвыкнуть. А когда мать померла, меня всерьез проняло. Я знал, что война в разгаре, домой никак не добраться, но тоска меня заедала. Только об одном думал, как бы очутиться поближе к родине.
Вижу, ты догадался, что я сделал: нанялся на старое корыто, китобоец еще двадцатых годов. Глупо придумал, что и говорить. Только я перенес на борт свои пожитки и почуял волны под палубой, и услышал скрип снастей, как на меня снова накатило, вспомнил я и цыганку, и гаданье, и что умирать мне трижды.
Стыдно сказать, но я пробрался обратно на берег, укрылся у своего друга-португальца — его Рауль звали и решил у него отсидеться. Там меня и накрыла военная полиция. Как они вынюхали? Да проще простого. Когда меня хватились, шкипер заявил в полицию, а полицейские двинулись прямо к старой дуре ирландке, у которой я жил. Дружков моих она знала, вот колесо и завертелось. Проклятая клуша! Только чего удивляться? Волосы-то у нее были черные — раньше, во всяком случае, а в ту пору она уже была вся седая. Да, вот как все получилось.
И вместо того чтобы отстать от китобойца, я оказался прямо на пути в Норвегию. Под конвоем. В Атлантике. В самую зиму. Кругом подлодки так и шныряли, днем и ночью. Знаешь, скажу я тебе, одного этого хватило бы по горло, а мне еще мерещилась всякая чертовщина.
Ну, а теперь обожди грызть креветки, сейчас услышишь про самые чудеса. И ведь каждое слово истинная правда. Пересекли мы Атлантику — ни ветерка. Влетели в Ирландское море — и хоть бы раз запахло порохом, пришвартовались в Ливерпуле, будто после увеселительной прогулки. Слыхал ты что-нибудь похожее? Неудивительно, что я опять сдал. Я-то ведь все время обливался холодным потом, так и ждал, что рядом грохнет граната, а то и две, по ночам мне все снилось, будто пароход погиб, а я плыву под пулеметным огнем и только на чудо надеюсь.
Вот я и обмяк, как старая тряпка. Пришлось снова вставать на полный ремонт. А на это ушло время. Так что домой я попал только в сорок седьмом. Но тут уж полетел самолетом.
Что ты на меня глаза вылупил? Я тебе всю душу открыл нараспашку. Ладно, признаюсь. Все равно я верю в гаданье той цыганки из Брисбена. Сколько ни смейся, а от этого не отмахнешься. И ты бы поверил. Вот послушай все до конца.
Дома я затосковал, будто прибило меня не к тому берегу. Никого не осталось — ни родителей, ни дружков с нашей улицы, да и саму Вику не узнать. Словно я на чужбине. Стал даже подумывать, не уехать ли снова. Но однажды вечером пошел прогуляться по набережной в Скарпсну и вдруг вспомнил, как мать говорила мне: «Подрастешь, будешь креветками промышлять». Сказано — сделано. На другой день купил я себе вот эту посудину, в которой ты сидишь, взял ссуду в банке, да кой-чего у меня было накоплено.
Ты небось заметил, что я тут один. Понимаешь, боюсь шутить с судьбой. С меня хватит. В тот день, когда я купил лодку, решил я пошевелить как следует мозгами, разобраться что к чему. Сидел возле нее, прилаживал разную снасть и вспоминал все, что приключилось со мной в жизни. И тут до меня дошло: нас же было тринадцать в том старом корыте, когда мы пересекали Атлантику. Не единицу вытянул я из колоды у гадалки, я вытянул туза! А ведь туз в масти по счету тринадцатый. Ровно тринадцать нас и приплыло в Англию, да еще целехоньких!
Понимаешь, к чему клоню? Стало быть, все три карты я уже отыграл. В следующий раз, случись еще беда, так будет последняя. Никто не уцелеет. Вот почему я плаваю теперь совсем один.