Вдруг его осенило, и разбитые губы скривились в истерической улыбке.
Он вспомнил вчерашний суд Линча, как негр строил гримасы, словно пытался им что-то сказать, но не мог.
«Они нас истребят! — сказал он сам себе. — Будут ловить по одному, переделывать в чернокожих и предоставлять нашим же расправляться с нами. Мы сами себя истребим!»
Когда двое подняли его и вынесли на мостовую, Роберт Флеминг начал смеяться. Это был дикий, безумный смех, так непохожий на человеческий, что палачи чуть не выпустили его.
Он продолжал смеяться, когда они привязывали его на длинной веревке к заднему бамперу.
На другой стороне улицы показался большой «бьюик».
Он не спеша проехал мимо.
Ане Борген
Телевизор
Это было просто удивительно. На праздничном обеде, который давала фирма, они заметили, что у всех их друзей лица квадратные.
У самих у них телевизора не было, и это повлекло за собой неприятное последствие: людям было не о чем с ними разговаривать, приходилось беседовать друг с другом.
После одного из таких неудавшихся вечеров они глянули на себя в зеркало и ужаснулись: длинные овальные лица и удивленно вытаращенные глаза. Они не на шутку встревожились и решили купить телевизор. Теперь можно было говорить с людьми о том, о чем говорили все.
В зеркало они теперь смотрелись редко.
Первый день был просто замечательный. Они чуть ли не бегом бежали домой из конторы с телепрограммой под мышкой. Программа была очень интересная, после обеда они уселись и принялись ее читать. Самые важные передачи отметили крестиками — нельзя же смотреть все подряд. Потом они поставили будильник на половину восьмого, но отдыхать, когда еще не переварен рождественский ужин, было ужасно тяжело. В половине восьмого они встали, посыпали блинчики корицей с сахарной пудрой и сварили кофе.
«Телевизионные мешочки» они тоже не забыли купить, высыпали содержимое в вазу — выглядело не очень аппетитно. Без десяти восемь нажали кнопку. Сначала — полная темнота, потом появился свет и зазвучала музыка. Красиво, ничего не скажешь, и даже с субтитрами на экране, можно понять, о чем идет речь.
Они закрыли двери веранды, потому что кричали птицы.
Закрыли окна, потому что визжал трамвай.
Опустили шторы на окнах, потому что солнце никак не хотело садиться и светило прямо на экран телевизора, мешало им смотреть программное обозрение.
Они познакомились и с радиопрограммой. Все это было ужасно интересно, и кофе получился отменный. Блинчики тоже оказались вкусными, но без одной минуты восемь, к удивлению хозяйки, их уже не осталось, и она поспешила на кухню приготовить новые. Во время «Событий дня» животы у них уже вздулись и заболели, но программа была интересная. Прогноз погоды их тоже порадовал. Ради первого дня они посмотрели и поп-программу. Глядя на обезьян, они наклонились вперед, потому что спину ломило, а в животе скопились газы. Пока он смотрел на дикторшу, она принесла подушки и сказала, что дикторша — кривляка. Блинчики они уже уничтожили и принялись за «телевизионный мешочек». Ничего тут вкусного нет, решили они, съев все без остатка. Ночью, лежа в постели, они ощущали во рту странный привкус зубной пасты.
Но ведь такое бывает не каждый день.
Назавтра они отлично провели время в конторе, болтая с коллегами. Утром позвонила одна дама и обещала прийти к ним вечером в гости. Они переглянулись, скорчив гримасу, — в девять часов будут передавать детектив.
Когда гостья пришла, все уже было приготовлено — и подушки и еда. В половине девятого стали передавать отчет стортинга, а она болтала без умолку всякую чушь и не давала им слушать. Голос ее звучал все громче и громче, она ужасно побледнела и каждый раз, когда отпивала кофе, ставила чашку на блюдце с ужасным звоном.
— Не больна ли ты? — спросили они ее, но она ответила, что совершенно здорова. Правда, голова у нее болит. Это, верно, оттого, что она слишком много говорила. Нет, вряд ли оттого. Просто у телевизора такой резкий звук, что остается удивляться, как у них у самих голова не разболелась. Но ведь они тоже слушали передачи, а у них голова не заболела. Ей предложили взять аспирин в ванной.
— Он лежит в аптечке! — крикнули они ей вслед.
Они не знали, нашла ли гостья аспирин, но отсутствовала она долго, а вернулась уже в пальто.
— Ты уже уходишь? — спросили они, глядя на экран телевизора. Было ровно девять. «Черт бы тебя побрал», — думали они, провожая ее в прихожую и чуть не выталкивая за дверь.
— Звони нам! — воскликнули они возбужденно и помчались в комнату.
Они чуть не убили друг друга от злости, потому что в первые минуты невозможно было ничего понять.
— Вот зараза! — сказал он и попытался объяснить ей, как он понимает происходящее на экране. Она улыбнулась герою фильма и сказала, что программа прекрасная. Когда стали передавать вечерние новости, они вздохнули, потянулись и приглушили звук. Она собиралась уже ложиться в постель, как в дверях раздался звонок. Это трое друзей пришли посмотреть футбольный матч в половине одиннадцатого. Она пошла на кухню, приготовила бутерброды, вынула из холодильника пиво и чипсы. На диване места не хватило, она пододвинула плетеный стул, зацепила чулок и спустила петлю. Когда начался матч, тарелка с бутербродами была уже пустая, и она открыла мешочек с чипсами. Они просили ее сидеть тихо. Тогда она пошла на кухню, снова наполнила тарелку бутербродами и поставила перед ними.
— Садись давай, — сказали они. — Не хлопочи из-за нас.
Один из них улыбнулся ей.
Она села, и плетеное кресло разодрало второй чулок.
Она поставила кресло поближе к дивану, но они дрыгали ногами и ей пришлось отодвинуться назад.
Комментатор порол чушь, и они решили выключить звук, а вместо этого усилили громкость.
Ей захотелось спать, она сидела и клевала носом, а они в это время чувствовали себя прекрасно, развалясь на диване. Когда забили гол, она проснулась, принесла им еще пива и сигарет. Когда же игроки, наконец, напинались вволю, и судья ушел с поля, и пива больше не осталось, друзья удалились. Она убрала бутылки, почистила зубы и завалилась в постель. Он не заметил, что она так устала, и в четверть первого оплодотворил ее.
Два месяца спустя у нее была задержка месячных, и он велел ей уйти с работы.
Теперь он ходил в контору один.
По утрам она протирала окна, чистила серебро, мыла полы, потом ее рвало, потом она натирала телевизионный ящик тиковым маслом. Когда он приходил домой, она болтала с ним о жизни и о браке, о том, как она думала, что постель станет ей вторым небом.
Когда они лежали вместе, она смотрела на световую рекламу на высотных зданиях напротив и думала: «Вот оно, мое второе небо». При этом она не чувствовала горечи, просто лежала и думала, глядя на световую рекламу высотного дома: «Это и есть мое второе небо». Иногда они ходили ужинать в ресторан, чтобы ей побыть немного на людях, и пили вино. В ресторане стоял телевизор на возвышении, так, чтобы все могли его видеть, и люди сидели, как в поезде. Но чаще всего они сидели дома, у нее всегда были дела — мыла посуду, стряпала. Когда он просыпался вечером, то всегда с удовольствием сидел у телевизора, если была передача.
А передачи были каждый вечер.
Иногда она думала: «Что бы мы стали делать без телевизора?» Может быть, и он думал то же самое, но никогда об этом не говорил.
Днем она сидела на диване, шила детские распашонки и удивлялась своим мыслям. Раньше она никогда не думала так много, верно это все из-за беременности, говорят в это время в голову приходят всякие странные мысли. Не то чтобы эти мысли были очень странные, просто они приходили как-то внезапно, и ей все отчетливо представлялось наяву. Один раз она сидела на диване с распашонкой и вдруг, неожиданно для себя сказала вслух:
— Я лечу так низко, так низко, что чувствую тебя под крыльями.