Волей-неволей пришлось возобновить переговоры на этом несколько смешном основании. Ахмет и драгоман были на столько рассудительны, что побранили своего друга, но у них было слишком рыцарское сердце, чтоб бросит его, не окончив дела. Если бы посланник Гамза-Паша был в Париже, то он конечно прекратил-бы это дело своим вмешательством. На беду, он совмещал должности посла во Франции и Англии, и находился в Лондоне. Секунданты доброго Айваза до семи часов утра мотались, как уток, между улицами Гренелль и Вернель, а дело не подвигалось.
В семь часов, г, Л'Амбер потерял терпение и сказал своим секундантам:
— Мне этот турка надоел. Ему мало, что он выхватил у меня из-под носа маленькую Томпэн; он находит забавным не давать мне спать. Что-ж, идет! Он, пожалуй, подумает, что я боюсь помериться с ним. Но только, пожалуйста, поскорее; чтоб нынче же утром все было кончено. Я прикажу заложить лошадей через десять минут, и мы поедем за две мили от Парижа; я живо проучу турка и ворочусь в контору раньше, чем мелкая пресса пронюхает о нашей истории.
Маркиз попытался представить еще возражение, другое; но и он наконец признал, что для г. Л'Амбера другого выхода нет. Настойчивость Айваз-Бея была самого неприличного тона и стоило, чтобы его хорошенько проучить. Никто не сомневался, что воинственному нотариусу, известному с столь выгодной стороны во всех фехтовальных залах, суждено дать урок французской вежливости этому осману.
А в остальном надо положиться на милость Божию! Опасаться нечего: у вас сердце смелое и рука твердая. Только помните, что не следует драться не на шутку; дуэль существует для того, чтоб учить глупцов, а не для того, чтоб их уничтожать. Только неумелые люди убивают противников под предлогом научить их как следует жить.
Выбор оружия по праву принадлежал доброму Айвазу; нотариус и его секунданты, однако поморщились, узнав, что он выбрал саблю.
— Это солдатское оружие, или оружие буржуа, которые не хотят драться, — сказал маркиз. — Но если вы настаиваете, то пусть дерутся на саблях.
Секунданты Айваз-Бея объявили, что они весьма настаивают. Послали за двумя полуэсподронами в казарму на набережной Орсэ, и решили встретиться в десять часов в небольшой деревеньке Партенэ, на старой дороге в Со. Было половина девятого.
Все парижане знают эту красивую группу двухсот домов, где жители богаче, чище и образованнее, чем большинство наших крестьян. Они обрабатывают землю не как земледельцы, а как садовники, и поля их общины весною похожи на маленький рай земной. Поле малины в цвету стелется серебристой скатертью между полями крыжовника и клубники. Целые десятины издают острый запах черной смородины, столь приятный для обоняния швейцаров. Париж платит чистым золотом за произведения Партенэ, и честные крестьяне, которых вы видите, когда они ходят тихими, шагани с лейками в руках, — маленькие капиталисты.
Они едят два раза в день салат, презирают суп из курицы и предпочитают цыпленка на вертеле. Они нанимают от себя учителя и доктора; не прибегая к займу, построили мэрию и церковь и на выборах в законодательный корпус подают голоса за моего остроумного друга, доктора Бернона. Девушки там хорошенькие, если мне не изменяет память. Ученый археолог Кюбодэ, архивариус Соской подпрефектуры, утверждает, будто Партенэ греческая колония и производит её имя от слова Parthenos, девственница, или девица (у вежливых народов это одно и тоже).
Но это рассуждение отвлекает нас от доброго Айваза.
Он первый явился на назначенное место, все еще сердитый. Как гордо измерял он шагами деревенскую площадь в ожидании противника! У него под плащом было спрятано два страшных ятагана, пара великолепных дамасских клинков. Что я говорю, каких дамасских! То были японские клинки, которые разрезают железные полосы как спаржу, разумеется если попадутся в хорошие руки. Ахмет-Бей и верный драгоман сопровождали своего друга и давали ему самые мудрые советы: нападать благоразумно, возможно менее открывать себя, отбивать, припрыгивая; словом, все что можно сказать новичку, который берется за дело, которому вовсе не учился.
— Спасибо за советы, — отвечал упрямец, — этих тонкостей вовсе не требуется, чтоб отрубить нос у нотариуса!
Предмет его мести вскоре показался между двумя стеклами очков, в дверцах собственной кареты. Но r. Л'Амбер не вышел; он только поклонился. Вышел маркиз и сказал Ахмет-Бею: