– Вот, – сказала Мэгги. – Здесь объясняется все, что я не успела сообщить тебе о внутренних пространствах. Тут написано, почему ты можешь делать необычные вещи. Короче, все объяснено специалистом.
Вик кивнула и положила бумагу в карман.
– Подожди! – добавила Мэгги.
Она коснулась мочки одного уха, потом другого и затем сунула что-то в руку Вик.
– Что это? – спросила Вик и, посмотрев на ладонь, увидела сережки из костяшек «Скраббла».
– Защита, – сказала Мэгги. – Краткое руководство з-з-заики по взаимодействию с миром. Следующий раз, когда кто-то разочарует тебя, сразу надень их. Ты почувствуешь себя крепче. Мэгги Ли гарантирует.
– Спасибо, Мэгги. За все.
– Я здесь именно для этого. Считай меня источником знаний. Возвращайся в любое время, и я окроплю тебя с-с-своей мудростью.
Вик снова кивнула, чувствуя, что не может сказать что-либо еще. Звук собственого голоса угрожал взорвать ее голову, как лампочку под каблуком. Она пожала руку Мэгги. Та ответила тем же.
Проказница склонилась вперед, закрутила педали и помчалась в темноту и оглушительный рев статики.
Следующим моментом, который она запомнила, был подъем на холм и пересечение рощи на улице Питтмана. Ее внутренности казались отбитыми, а лицо пылало от жара. Вик покачивалась. Она нетвердо держалась на ногах, выходя из леса во двор.
Девочка не видела левым глазом. Его как будто удалили ложкой. Одна сторона лица одеревенела. Из того, что она знала, глаз лопнул, как спелая виноградина, и стек по ее щеке.
Вик наткнулась на качели, сбив их с пути и наполнив двор грохотом ржавых цепей.
Вытащив «Харлей» на подъездную дорожку, отец протирал его замшей. Он услышал звон качелей, поднял голову вверх… и выронил замшу. Его рот открылся. Казалось, он хотел закричать от шока.
– Срань господня, – сказал он. – Вик, ты в порядке? Что случилось?
– Я каталась на «Рэйли», – ответила она.
Ей казалось, что это все объясняло.
– А где твой велосипед? – спросил он и посмотрел мимо нее на задний двор, словно байк мог лежать во дворе.
Вик впервые поняла, что не толкает «Рэйли.» Она не знала, что случилось с велосипедом. Она помнила удар о стену моста, падение с велосипеда; помнила, как летучие мыши кричали в темноте и налетели на нее, нанося ей мягкие войлочные удары. Девочка начала неконтролируемо дрожать.
– Я упала, – сказала она.
– Упала? Кто-то сбил тебя машиной?
Крис Макквин взял ее на руки.
– Иисус Христос! Вик, на тебе кровь. Эй, Линн!
Затем, как и в другие разы, отец понес ее в спальню. Мать бежала за ними, а потом торопливо давала ей воду и тайленол.
Только это не было похоже на другие разы. Вик бредила почти сутки. Температура поднималась до 102 градусов[3]. Дэвид Хассельхофф, с пенни вместо глаз, пришел к ней в спальню. Его руки были в черных кожаных перчатках. Он схватил ее за лодыжку и попытался вытащить из дома – в свою машину, которая вообще не являлась КИТТ. Вик отбивалась, кричала и сражалась, а Дэвид Хассельхофф говорил голосом отца, что все будет хорошо. Надо только заснуть и не тревожиться. Он говорил, что любит ее, однако его лицо было искажено от ненависти, а мотор машины работал. И она знала, что это был Призрак.
В другой раз девочка осознала, что оплакивает свой «Рэйли».
– Где мой велосипед? – кричала она, а кто-то держал ее за плечи. – Где он? Байк нужен мне. Он нужен мне! Я не могу искать вещи без моего велосипеда!
Кто-то целовал лицо Вик и успокаивал ее. Кто-то плакал. Это было похоже на плач ее матери.
Она мочилась в постель. Несколько раз.
Во второй день она вышла на передний двор – совершенно голой – и пробыла там около пяти минут, разыскивая свой велосипед. К счастью, мистер де Зоет – старик, живший через улицу, – заметил ее и прибежал к ним с одеялом. Он обмотал им Вик и принес ее домой.
Прошло много времени с тех пор, как она ходила к мистеру де Зоету, чтобы помогать ему раскрашивать его оловянных солдатиков. Она слушала его старые пластинки и в последние годы думала о нем, как о старом нацистском живчике, который наслал копов на ее родителей, когда Крис и Линда громко спорили друг с другом. Хотя он нравился ей – нравился запахом свежего кофе и забавным австрийским акцентом. Однажды старик сказал ей, что она хорошо рисует. Он считал, что ей следует быть художницей.
– Летучие мыши напуганы, – сообщила она ему конфиденциальным тоном, когда он передавал ее матери. – Бедные маленькие создания. Я думаю, некоторые из них улетели с моста. Они не могут найти путь домой.
Она спала в течение дня, а затем лежала, бодрствуя, почти половину ночи. Ее сердце билось слишком быстро. Девочка боялась вещей, которые не имели смысла. Если машина проезжала рядом с домом и ее фары освещали потолок, Вик подносила руки ко рту, чтобы удержаться от крика. Когда дверь машины хлопала на улице, она вздрагивала, словно это был выстрел.