— Кто она? — переспросил Юлий, и я почувствовал себя сельским сторожем, повстречавшим в лесу Мерлина. Если этот паршивец еще и мысли читает, я убью Марь, и суд меня оправдает. Я не просил помощника. Я предпочитаю красивых женщин, а не сопливых пацанов. И я привык к тому, чтобы в моих карманах находились только мои руки, а в курсе моих мыслей оставалась только моя собственная голова.
— Что? — переспросил я машинально.
— Кто она? — отчетливо проговорил Юлий. — Та, с которой вы сегодня встречаетесь.
Я расслабился и позволил себе самодовольную ухмылку.
— С чего ты взял? — Я постарался произнести эту фразу достаточно равнодушным тоном, но голос предательски дрогнул, и в интонации скользнула крошечная нотка интереса. Юлий явно этого ждал. Он оставил руль правой руке и, почти не глядя на дорогу, начал по-французски отгибать пальцы левой:
— Во-первых, у вас очень мечтательный вид, и я сомневаюсь, что с таким загадочным выражением на лице вы думали обо мне. Во-вторых, госпожа академик, Гретхен Эрн, та брюнетка, что сопровождала вас во время позапрошлого посещения Грианы, и моя непосредственная начальница, отзывалась о вас как о темпераментном мужчине, и нужно ее знать, чтобы понять, что именно она имела в виду.
От мысли о Гретхен по позвоночнику прошел легкий озноб. За такой комплимент из ее уст Лондонский клуб фанатов экстремального секса отдал бы членские взносы за последние шесть лет, а любой американский подросток — все свои бейсбольные карточки.
Нет, жизнь определенно прошла не зря. Вот только почему, интересно, Гретхен так откровенничала с Юлом.
— Ты лучше скажи мне, дружище, — поинтересовался я предельно едко, — в каких таких отношениях взаимного доверия ты состоишь с Гретхен, если она обсуждает с тобой своих мужчин?
— Ну, предположим, не всех, а только наиболее запоминающихся…
Я мысленно подставил свою израненную в боях душу под поток живительного нектара, хотя, честно говоря, эти слова приятнее было бы услышать из уст самой Греты.
— В действительности Гретхен — моя очень хорошая знакомая, можно сказать — вторая мать. Я бы даже сказал, личный доктор.
— Ну-ну, — задумчиво протянул я, и на душе стало приятно и весело, — докторам и священнослужителям следует всегда говорить правду.
Я имел неосторожность усмехнуться более дружелюбно, чем предполагал, и Юлий набросился на меня с новой силой:
— Да ладно, шеф, кто она? Я очень любопытен, а ближайшие десять минут мы с площади не выедем… Так что на вашу улицу Лоэнгебертшсфельтовги… — И как он это выговаривает. Ведь без единой запинки! — мы попадем не раньше, чем через полчаса. На Гриане, а тем более в Чигги пробки относительно редки, но мы с вами, шеф, удостоились чести стоять в одной из самых живописных.
Я выглянул в окно. Еще пару минут назад я готов был поклясться, что мы, во-первых, движемся, а во-вторых — что между машинами, проезжающими мимо, время от времени возникал просвет. Машины по-прежнему двигались, просвет появлялся, однако площадь оставалась забита транспортом, как банка маринованными огурцами.
— Юл, по-моему, мы едем… — с сомнением сказал я, снова высовывая голову в окно.
— Ехать-то едем, но не двигаемся. А голову все-таки рекомендую засунуть обратно в салон, — язвительно отозвался Юлий, догадавшийся, что ему из меня информации интимного толка не вытрясти.
— А где логика в твоем ответе, философ? — парировал я, закуривая.
— Пробку на кольце разбирают, раскручивая, так что, пока дораскрутят до нас, можно выкурить блок. Так что курите не торопясь.
Я твердо решил промолчать. Разговор принимал нежелательный оборот. А нет ничего хуже, чем драка в автомобиле, прочно стоящем в пробке. Постепенно ряд машин, отделявших нас от тротуара, поредел. Наше транспортное средство двигалось со скоростью велосипеда «Школьник», на котором в ранней молодости каталась моя бабушка. Промедление чрезвычайно утомляло. И в этот момент в просвете между автомобилями мне привиделось нечто необыкновенное. Совершенная женская спина, достойная кисти великого мастера. Я полагал себя мастером, и у меня было целых две кисти по пять пальцев и сколько угодно времени. И отчетливо осознал, что именно мне необходимо приложить хотя бы одну из своих профессиональных кистей к сему очаровательнейшему торсу. Спина завершалась триумфальной, неописуемой красоты и грации кормой, которой не устыдился бы эсминец. И эта корма, покачиваясь, исчезла за стеклянной дверью большого серо-голубого здания без таблички.