Выбрать главу

Хозяин Алевтину заметил, под локоток подцепил, на ушко шепнул:

- Иди-ка ты, красотка, на женскую половину. Разгуляются парни, подол тебе задерут, будешь потом всем жаловаться, виноватых искать. А кого искать? Сама же и виновата.

Зло сверкнув глазами, Алевтина удалилась в дом, но там ей показалось одиноко, в саду - скучно. В саду хозяйка, Аня и Ириша делами занимались: рабыня чинила мужскую одежду, Аня подрубала края, пытаясь сделать опрятным свой, на скорую руку смётанный жилет, а Ириша терпеливо перебирала нежную, пышную ткань Аниного, нарядного одеяния, отыскивая и аккуратно латая любую, самую крошечную прореху. Тина некоторое время сидела рядом с ними, вздрагивая при каждом взрыве хохота, доносящемся в сад с веранды.

- Если тебе нечем заняться, - обратилась к подруге Аня, - можешь починить своё парадное платье. Ириша его выстирала, но прорех на нём достаточно.

Авлевтина вспыхнула:

- Почему я должна носить те лохмотья?! И по какому праву ты учишь меня? Ах, да! Забыла. Госпожа даёт работу рабыне. Ты хорошо вписалась в этот мир.

- А ты не вписалась. Какая же ты дрянь!

- Да, да! Оскорбляй! Ты - госпожа. Тебе - всё можно. Именно здесь.

- Можно было и там.

- Что же мешало? Там ты была само смирение и скромность.

- Я тоже думаю: что? Наверно, как говорила моя мама: "Издержки социалистического воспитания".

- Да, да! Именно социалистического. Рабства захотелось? Вот теперь оно у тебя и есть.

- А у тебя есть твоя свобода.

- Свобода? И в чём она?

- В том, что стирать и чинить свои вещи, ты отныне будешь сама. Ты свободный человек? Другие тоже ничего не должны тебе: ни я, ни Ириша, ни Хозяйка. В еде и крыше над головой тебе никто не отказывает ...

- Очень великодушно! Мне следует поклониться и поцеловать тебе руку? Или ногу?

- Если тебя это оскорбляет - уходи. Двери не заперты.

- Куда? На улицу? Чтобы мне, как беглой рабыне, выкололи глаза или отрубили ноги?

- Когда кочевники уйдут, а здешние постояльцы будут свободны от службы, мы пойдём к судье и ты получишь вольную.

- Госпожа отпустит свою рабыню?

- Нет, Тина, на такую подлость я не пойду. Я, в присутствии свидетелей подтвержу, что ты - свободная гражданка России, как и я. И что твоё пленение собачниками было беззаконием и произволом.

- Я? Гражданка России?

- Да.

- И где же эта, твоя Россия?

- Не важно. Главное: она есть и мы с тобой её граждане. И ещё... если наше общество тебе так противно, то не пошла бы ты ... в баню?

Хозяйка тихо засмеялась:

- У нас говорят грубее.

- Я знаю. У нас тоже говорят по-разному. Могут, например, отправить в поле ловить бабочек или цветочки собирать...

- Ну, цветочки собирать, это ... - психанула Алевтина.

- Это моё дело, - смиренно согласилась Аня, чем окончательно вывела подругу из себя, а у Хозяйки и у Иришы вызвала приступ неудержимого смеха.

Авлевтина громко зарыдала, бросилась вглубь сада, к забору. Никто за ней не побежал, не стал утешать, уговаривать. Порыдав и поколотившись в бессильной ярости о тёсанные доски, Тина собрала волю в кулак, задумалась. Положение её было просто омерзительное. Проклятая байстрючка, Анка-пулемётчица отреклась от неё. А раньше, как хвост ходила, предательница! И не уйдёшь ведь никуда. Некуда идти. Чужой мир вокруг: ни дома, ни денег, ни родителей. Никто не защитит. Кстати, вспомнился Тадарик, его объятия. Алевтина сладко поёжилась. Сомнений нет: он неравнодушен к ней. Конечно, неравнодушен. Серёжки подарил, колечко серебряное. Обиделся конечно, когда она сказала при всех: "Не приду", - так это и понятно: серьёзный мужчина, хозяин, уважаемый горожанин, не сопляк вроде Мишани. Это им можно было крутить, как угодно...

С этими мыслями она осторожно выглянула на веранду.

Во главе стола, как всегда, - хозяин. Рядом с ним - Лагаст. Анькин Гастас на этот раз занял место в стороне, среди простых гостей. Хозяин с почётным гостем беседуют, остальные - едят и пьют, девицы прислуживают. Не все, правда. Только две. Но где остальные - догадаться не сложно. Лошади все стоят у коновязи, под открытым небом. Стойла с соломой - свободны. Вот Лагаст встаёт, что-то говорит. Извиняется, наверно. Уходит в дом. Не здоровится человеку.

Тадарик скучать долго не будет. Девицу, что мимо проходила, за руку поймал, на колени усадил. Сердце у Алевтины сдавила невидимая рука ревности. Она видела, как мужчина обнимает рабыню, как наливает пива, поит из рук, одновременно что-то шепча женщине на ухо. Девка прыснула, чуть не захлебнувшись. Щёки её вспыхнули настоящим, не свекольным румянцем. Мощная длань покровительственно обнимает девицу за плечи, приникшие к уху губы то ли целуют, то ли опять шепчут что-то. Рабыня опять давится от смеха. Тадарик тоже смеётся, что-то спрашивает, кивает на блюдо с мясом.

Алевтина с едва сдерживаемым отвращением смотрит как потаскушка, на коленях у хозяина, спешно набивает рот едой. Откуда ей знать, что господин, из экономии, отправляет рабынь "на работу" голодными? Мол, у клиента поедите. А, плотно покушавший клиент, обычно сразу приступает к "делу". И что дом Тадарика - единственное исключение из общегородского правила.

А хозяин дома подбадривает рабыню, угощает её пивом, пьёт сам, опять о чём-то шепчет на ухо. Осмелевшая девица обнимает мужчину за шею, сама тянется к губами к его губам.

Она взлетает в воздух, подхваченная, как вихрем, могучими мужскими руками. Тадарик кружит её в воздухе, раскачивает, как игрушку. Вскрикнув, женщина прижимается к гиганту, а тот уже несёт свою добычу на руках с веранды к пустому стойлу конюшни.

Этого зрелища Алевтина вынести уже не может. Забыв обо всём, она бросается вслед за весёлой парочкой из своего укрытия, через весь двор, под удивлёнными и насмешливыми взглядами пирующих, разъярённой фурией влетает в стойло.

На соломе вовсю идёт возня. Завизжав от злости, Тина изо всех сил колотит по широкой, мужской спине. С неожиданной ловкостью, воин разворачивается, подхватывает её, швыряет на солому, рычит:

- Ага! Красотка! Пришла! А говорила, что не придёшь! - глаза Тадарика блестят от сдерживаемого смеха. Он очень доволен.

- Я изуродую эту девку...

- Стоп, - рука прикрывает Алевтине рот и пол лица разом. - Женщину не тронь. Её надо вернуть утром в целости. Так что ...

Тина не может кричать - рот её зажат. Она лишь стонет, извиваясь и содрогаясь от желания. Взгляд мужчины становится пристальным:

- Понятно. Слушай, крошка, - обращается он к рабыне, - обожди пока. Надо эту дикую кошку обработать. Как бы чего не натворила.

Рабыня молча кивает, отодвигается к стене. Ей-то что? Её взяли на время, а время это идёт себе да идёт.

Алевтина стонала и рыдала от счастья. У неё уже и сил, кажется, никаких не осталось, но Тина никак не может разжать объятия и, даже на миг, выпустить любовника. Он ведь такой непостоянный!

- Та-да-рик! - захлёбываясь от желания стонет она, будучи не в силах скрыть терзающую её обиду. - Зачем тебе эта девка?

- Так ты же сказала, что не придёшь, - смеётся гигант. Он всегда и надо всем смеётся!

- Я пошутила.

- Я тоже пошутил.

- Тадарик, я не могу без тебя!

- А я без тебя очень даже могу.

- Ты опять смеёшься надо мной!

- Смеяться? Зачем? Давай-ка лучше повторим...

Опять, как и прошлой ночью, она засыпает в его объятиях. Так же, как и в прошлый раз, Тадарик накрывает раскинувшееся на солому, нагое тело любовницы её одеждой, прибавляет к серебряному на шнурке ещё один и уходит. Право, эта ненасытная начинает его утомлять. Безумства тоже хороши в меру.

На столе - свежая порция горячего мяса и свежий жбан пива. Парни ржут:

- Ну как? Ублажил?

- Чего не сделаешь, ради мира в доме? - отшучивается хозяин. - Вы уж её не трогайте, упаси ведьма, проснётся ведь.

Снова взрыв хохота. Отодвинутая Алевтиной рабыня ловко пристраивается на коленях у хозяина. Тому лишь руками остаётся развести: