Солдат провёл Каладина вдоль освещенного коридора. Они миновали кухни, и Каладин заметил десятки других знакомых лиц. Горожане заполнили поместье, заняв каждую комнату. Большинство сидели на полу семьями, и хотя они выглядели усталыми и растрепанными, они были живы. Значит ли это, что они отбили нападение Несущих Пустоту?
«Мои родители», — подумал Каладин, проталкиваясь через маленькую группу горожан. Он ускорил шаг. Где его родители?
— Эй, полегче! — сказал солдат, схватив Каладина за плечо. Он ткнул дубиной ему между лопаток. — Не заставляй меня успокаивать тебя, сынок.
Каладин повернулся к охраннику — чисто выбритому мужчине с карими глазами, которые, казалось, располагались слишком близко друг к другу. Этот ржавый котелок был позором.
— Итак, — сказал солдат, — мы собираемся найти светлорда Рошона, и ты объяснишь ему, почему здесь слонялся. Веди себя хорошо, и, возможно, он тебя не повесит. Понятно?
Горожане на кухне, наконец-то заметив Каладина, отпрянули. Многие зашептались, широко раскрыв глаза полные страха. Он разобрал слова «дезертир», «метки раба», «опасен».
Никто не упомянул его имя.
— Они не узнают тебя? — спросила Сил, шагая по кухонной столешнице.
Почему они должны узнавать человека, которым он стал? Каладин видел собственное отражение в кастрюле, висящей возле каменной печи. Длинные, слегка кудрявые волосы до плеч. Грубая униформа, которая была ему маловата. На лице неряшливая бородка, которую не сбривали несколько недель. Промокший и истощенный — он выглядел, как бродяга.
Это было не то возвращение домой, о котором он мечтал во время первых месяцев войны. Славное воссоединение — он возвращается героем, с узелками сержанта на плечах, брат возвращен семье в целости и сохранности. В своих фантазиях люди восхваляли его, хлопали по плечу и принимали.
Идиотизм. Эти люди никогда не были добры к нему или его семье.
— Пошли, — сказал солдат, толкнув его в плечо.
Каладин не сдвинулся с места. Когда мужчина надавил сильнее, Каладин ушёл в сторону, и стражник, потеряв равновесие, споткнулся и пролетел мимо него. Тот развернулся, разозлившись. Каладин встретил его взгляд. Стражник заколебался, затем сделал шаг назад и покрепче сжал свою дубину.
— Ого, — сказала Сил, слетев Каладину на плечо. — Что за взгляд ты ему подарил.
— Старый сержантский трюк, — прошептал Каладин, обернулся и покинул кухню. Стражник последовал за ним, выкрикивая приказы, которые Каладин игнорировал.
Каждый шаг через это поместье был похож на шаг сквозь память. Вот здесь был альков, где он столкнулся с Риллиром и Ларал в ночь, когда обнаружил, что его отец — вор. А в этом коридоре позади, завешанном портретами людей, которых Каладин не знал, он играл ребенком. Рошон не поменял портреты.
Ему придется говорить с родителями о Тьене. Вот почему он не пытался связаться с ними после освобождения от рабства. Сможет ли он предстать перед ними? Шторма, он надеялся, что они живы. Но сможет ли он предстать перед ними?
Он услышал стон. Тихий, едва различимый за разговорами людей. Но он все равно его услышал.
— Были раненые? — спросил он, повернувшись к стражнику.
— Да, — сказал человек. — Но…
Каладин его проигнорировал и зашагал дальше по коридору. Сил летела возле его головы. Каладин проталкивался сквозь людей, идя на звуки мучений, и в конце концов остановился в дверях кабинета. Он был превращен в приемную комнату хирурга, с матрасами на полу, на которых лежали раненые.
Фигура склонилась над одним из тюфяков, осторожно накладывая на сломанную руку шину. Как только Каладин услышал эти стоны боли, он понял, где найдет своего отца.
Лирин взглянул на него. Шторма. Отец Каладина выглядел потрепанным, с мешками под темно-карими глазами. Седины было больше, чем Каладин помнил, лицо исхудало. Но он был все тем же. Лысеющий, миниатюрный, в очках… Удивительный.
— Что? — спросил Лирин, возвращаясь к работе. — Дом кронпринца уже прислал солдат? Быстрее, чем мы ожидали. Скольких ты привёл? Мы непременно сможем…
Лирин запнулся, затем снова взглянул на Каладина.
Его глаза широко открылись.
— Здравствуй, отец, — сказал Каладин.
Охранник наконец-то настиг его, плечом прокладывая путь через изумленных горожан, и взмахнул дубиной в сторону Каладина, словно жезлом. Каладин рассеяно отступил в сторону, затем толкнул человека, и тот, спотыкаясь полетел дальше по коридору.
— Это ты, — сказал Лирин.
Затем он поднялся и заключил Каладина в обьятия.
— Ох, Кэл. Мой мальчик. Мой маленький мальчик. Хесина. ХЕСИНА!
Мгновение спустя в дверях появилась мать Каладина, с подносом прокипяченных бинтов в руках. Скорее всего, она подумала, что Лирину нужна помощь с пациентом. Выше мужа на несколько пальцев, она носила платок на голове, как он и помнил.
Ахнув, она поднесла затянутую в перчатку безопасную руку к губам, и поднос заскользил вниз, рассыпая бинты. Спрен потрясения, словно бледно-желтые треугольники, разбивающиеся и снова восстанавливающиеся, появился возле нее. Она уронила поднос и мягко прикоснулась к лицу Каладина. Сил, смеясь, мельтешила вокруг, как ленточка света.
Каладин не мог смеяться. До тех пор, пока это не будет сказано. Он глубоко вдохнул, но слова застряли в горле. Затем, он все-таки смог их выдавить:
— Мне жаль, мама, папа, — прошептал он. — Я вступил в армию, чтобы защитить его, но едва ли смог защитить самого себя.
Он понял, что дрожит и прислонился к стене, сползая вниз, до тех пор, пока не сел на пол. — Я позволил Тьену умереть. Мне жаль. Это моя вина…
— Ох, Каладин, — сказала Хесина, опустившись на корточки возле него и заключив его в обьятия. — Мы получили твое письмо, но больше года назад они сказали нам, что ты тоже погиб.
— Я должен был спасти его, — прошептал Каладин.
— Ты не должен был уходить, — сказал Лирин. — Но теперь… Всемогущий, теперь ты вернулся.
Лирин поднялся, по его щекам текли слёзы.
— Мой сын. Мой сын жив!