Трусы ему сочувствовали, хотя по природе своей они не склонны были к утешению других, но и к осуждению тоже не были склонны, потому они только сочувственно шевелились и молчали.
Колготки, гордящиеся своей неразлучной парностью, своей, как они называли это, недостаточностью, то и дело прерывали долгие жалобы носка своими презрительными замечаниями:
- Как можно быть таким жалким! Так сильно зависеть от своей второй половины! Его даже не пытаются выбросить, ему ничто не грозит! И всё же он жалуется! Ах, меня вполне устраивает одиночество!
Хуже всего к одинокому оранжево-коричневому носку относились другие носки. Они не только не помешали его, не только не отмалчивались, напротив, они вдруг принялись громко осуждать его непарность, обещая скорую гибель в мусорной корзине или, что хуже, долгое одиночество, подобное одиночеству гетры, которую носки не выносили именно из-за того, что она не слишком грустила в одиночестве.
Тем временем первый оранжево-коричневый носок, который тоже считал себя левым, не пропал, а просто запутался в пододеяльнике. Постельное бельё хранились не в шкафу, а в тумбочке, потому у того левого носка, который остался на полке, не было никакой возможности узнать о судьбе того, который теперь лежал среди пододеяльников, наволочек, простыней и полотенец. Полотенца часто сменялись, часто не лежали в тумбочке, а висели и сохли, потому чувствовали себя в тумбочке немного лишними и отмалчивались, а вот пододеяльники, особенно тот, в котором носок и запутался, громко возмущались чужаку, даже пытались прогнать его, но не вышло: оранжево-коричневый носок, который считал себя левым, так и остался лежать на полке. Он тоже сначала не беспокоился, считая, что очень скоро его обнаружат и вернут на родную полку, потом уже только делал вид, что не беспокоится, наконец, не вынеся одиночества, приправленного бранью пододеяльников, он тоже принялся жаловаться вслух, и жалобы его мало чем отличались от жалоб носка, оставшегося на полке. Он жалел, что они разругались из-за глупости, что перестали сворачиваться в один шарик, что теперь больше никогда не увидятся.
- Да ещё, - ядовито добавлял пододеяльник, - тебя вот-вот обнаружат, и тогда дорога тебе в мусорную корзину.
- Ах, - вздыхал носок, - этого-то я не боюсь. Лучше сразу в мусорную корзину, чем долгая и одинокая жизнь здесь.
Наволочки - к большому удивлению индивидуалистов простыней и пододеяльников - носку сочувствовали. Парность, хоть и не заложенная в их природе, всё же была свойственна некоторым из наволочек - тем, которые имели своего близнеца. Такие наволочки, хоть и могли служить отдельно от близнеца, предпочитали не расставаться с ним, а когда всё же расставались, старались поскорее запачкаться, чтобы снова вернуться на полку тумбочки, где их ждал близнец. И вот одной паре наволочек не везло просто ужасно: одна из них неизменно отправлялись на службу, когда вторая оставалась на полке. Они не встречались ни на службе, ни в стирке, ни в тумбочке. Одна из этих несчастных наволочек-то и прониклась к оранжево-коричневому носку самым горячим участием. Она защищала его от нападок пододеяльника и поддерживала, когда носок особенно сильно тосковал. Она-то и сказала однажды:
- Рано или поздно пододеяльник достанут, а ты тогда не теряй времени и вывались из него. Если повезёт, тебя вернут на полку.
Но как раз этот пододеяльник чаще лежал в тумбочке, чем бывал на службе, и надежда оранжево-коричневого носка убывала с каждым днём. А знай он, что происходило с его парным носком - то этой надежды и вовсе бы не осталось, потому что его парный носок в не самый прекрасный день покинул полку и отправился - нет, не в мусорную корзину - в пакет со старой одеждой, которая уже отслужила своё. Оранжево-коричневый носок никогда не видел одежду вне службы, а потому чувствовал себя неловко в окружении рваных джинсов и протёртых на локтях свитеров. Те привычно вздыхали о быстро пролетевшей жизни и ждали какого-то «нового перерождения». Что под этим подразумевалось, оранжево-коричневый носок не знал, но выяснил быстро: оказывается, среди старой одежды считалось добрым знаком попасть не в мусорную корзину, а в пакет. Такую одежду ждало путешествие в особое место, где её старые истёртые нити обновлялись бы - и из них затем создавалась бы новая одежда.
- Носки, - делился соображениями свитер с протёртым локтем и большим красным пятном прямо под воротом, - сюда обычно не попадают. Ты, видимо, очень нравился. Хорошо служил.
Но одинокий оранжево-коричневый носок и это не утешало. Он тосковал - точно как его пара, заброшенная в пододеяльник.