Так и случилось. Оставив лесополосу довольно далеко позади, солнце рухнуло с грохотом прямо за ней. И повис кругом колючий дым.
— Слушай-ка… Давай-ка немного перекурим? — окликнул я уже совсем отдалившегося от меня Илью.
— А у тебя что, курить есть? И ты молчал всё это время?! — возмущённо зашагал он обратно ко мне.
— Да не. Это я так, к слову. Я вообще не курю. Я про отдохнуть. Нога у меня распухать начала сильно, — пояснил я.
— Вот что вы за народ, писатели? Всё-то вам брякнуть к слову. А я, между прочим, закурил бы сейчас, да что-нибудь этакое. Не… не эти электрические, городские побрякушки. А знаешь, какой-нибудь «Беломорканал» или «Приму», как раньше дед смолил, и я с ним на пару в свои неполные семь, или вообще самосад. Покурил бы, как в детстве, до слёз. Чтоб втянуть, так втянуть, по-старому. Мне может, и есть перехотелось бы. А ты, к слову, понимаешь, ляпнул, — снова начал бурчать Илья.
— А я, знаешь, некурящий. По просьбе пошёл как-то в табачный и забыл, зачем пришёл. Ну, вот вылетело из головы, как эта побрякушка электрическая называется, как ты говоришь. Продавщица спрашивает, дескать, ну, чего вам. А я вообще ни в зуб ногой. Потом кое-как выдавливаю из себя, дескать, мне эти, как их, бычки для электромундштука.
— Что, простите? — спрашивает она.
А я снова, да ещё с растяжечкой, чуть ли не по слогам:
— Бычки для электромундштука.
Она вдруг улыбнулась и говорит, дескать, да поняла я сразу, просто не поверила, что их можно так назвать, вот, пожалуйста, стики для айкоса.
— Ну, ты даёшь, писатель. Ты прям юморист. Вот уж мне повезло конкретно. Хоть не так грустно, а то страх то и дело гуляет по рёбрам, как по струнам наигрывает что-то бесконечно тревожное, — сказал он сначала легко, а закончил уже задрожавшим голосом и замер.
Он уставился на какой-то далёкий огонёк, внезапно загоревшийся где-то далеко перед нами, и похоже, не знал, что делать дальше. Я же дальше идти попросту не мог. Да и стекающая ночь заливала всё какими-то тёмно-синими чернилами, в коих по сторонам стало видно много других огоньков. И теперь было окончательно понятно, что мы в действительности не нашли нужной дороги и протопали довольно большое расстояние в абсолютно неизвестном направлении.
Я опустился на землю и тихонько съехал в небольшую канаву.
— Нога очень сильно распухла, сначала хоть токала, теперь вообще ничего, кроме одной ужасной боли, — сказал я ему.
— Короче, пока переждём. Там какие-то странные огоньки то загораются, то меркнут. И какая-то подозрительная тишина, — сказал Илья и спустился ко мне в канаву.
— Что-то у меня пальцы не шевелятся, — сказал я ему, уже совсем испугавшись за ногу. — Давай, короче, коробку с носками сюда, пока совсем темно не стало, — попросил я его.
— Ты же солдатам вёз её. А мы с тобой два городских идиота, совсем не похожие на военных людей, — продолжал ехидничать мой спутник.
— Да кончай издеваться. Открывай коробку… — уже без шуток каким-то увядающим голосом проговорил я.
Он открыл коробку, и перед нами открылась словно вовсе и не картонная коробка, а какой-то сундучок, в котором удивительно аккуратно были сложены пары вязаных носков. И на каждой паре карточка с надписью «Носки обережные «Неуязвимый». Размер 44–45».
— Что за обережные? Что это значит? Белорусские, что ли? — забурчал опять Илья.
— Обережные. От слова оберег. Оберегать, — простонал я в ответ. — Похоже, это то, что надо. И чего я раньше их не надел. Свяжешься с тобой, потом не знаешь, что делать.
— Здрасьте, приехали. Понаберут по объявлению. Потом пиши — пропало, — забурчал снова Илья.
Нога распухла так сильно, что я с трудом снял свой турецкий ботинок, который пролежал в магазине на полке пять лет и поэтому был уценён и продан мне всего за тысячу рублей. Я вытер руки о куртку и взял пару верхних носков. Взяв их в руки, я даже почувствовал тонкий запах женских духов, и придвинул их к носу. Видно, это запах той женщины, что так усердно вязала эти носки. Я пытался даже её представить, но боль в ноге нельзя было пересилить воображением.
— Что это ты делаешь? Нюхаешь носки? — снова ехидно спросил Илья и схватил ещё одну пару сверху. И тоже стал нюхать.
— Кто про что, а ты, писатель, уже женщину себе нашёл? Нюхает, понимаешь, и уже мечтает лежит. И что, адрес есть? — разулыбался Илья.