Но всух он этого не сказал - не успел, Потому что пан Боно наконец-то начал рассказывать о папе и маме Хихиша.
О том, какую важную работу ведут они в Африке и с какими ужасными опасностями им приходится встречаться.
Рассказывал он долго и подробно, и это была настоящая хвалебная речь в честь хихишевых родителей - красивая и увлекательная.
Хихиш слушал и исполнялся гордости за своих замечательных родителей, которые занимаются такой опасной работой.
Только грусти его это не развеяло.
Тут из квартиры пана Варжинца послышался шум, и Хихиш догадался, что его друг пришел домой и сейчас увидит на подушке непарные носки из крематория и записку "Спи сладко, Эгон".
Эта мысль заставила его улыбнуться.
- Ты славный паренек, - похвалил его пан Боно и засобирался уходить.
На запястье у него что-то поблескивало.
- Хорошие часы, - восхищенно поцокал языком Хихиш.
- Часы и компас в одном, - пояснил посол и вдруг с размаху хлопнул себя по лбу: - Чуть не забыл!
Он полез в карман и протянул Хихишу маленький кожаный мешочек.
- Это тебе от твоих.
Хихиш быстро схватил мешочек:
- Что это??
- Мама послала тебе амулет.
- Хихи, амулет! - изумился Хихиш.
- Судя по смеху, ты не слишком-то веришь в амулеты, как и я. Ну тогда считай это просто сувениром.
- До свидания, Ваше Превосходительство, - сказал дед в дверях, и видно было, как он перевел дух.
Пальцы Хихиша немного тряслись, когда он открывал мешочек. В отличие от Его Превосходительства, он как раз в амулеты верил. Он ожидал, что это будет сушеная жаба, или тигриный зуб, или что-то в этом роде, но амулет выглядел как грибок для штопки чулок.
Только он был не из дерева, а из рога белого носорога.
герой килиманджаро
Мешочек с амулетом Хихиш повесил на шею. Ему казалось, что тот излучает тепло африканского солнца.
Пан Боно сказал, что такие амулеты носят на груди африканские воины, чтобы защититься от вражеских стрел. И засмеялся.
Хихишу это совсем не показалось смешным, но Эгону он об этом рассказывать не стал. Вдруг бы он тоже стал смеяться?
Он зашел навестить приятеля поздним утром и увидел, что тот надраивает свою трубу.
Нынче вечером я играю в одном баре на том берегу, - сказал Эгон. - А ты что будешь делать?
А я пойду с тобой!
Хихиш,музыканты привыкли к ночным посиделкам, а тебе, небось, надо рано ложиться?
- Не, - отозвался Хихиш. - Я ложусь так же поздно, как и ты.
- Это как?
- Ты мог бы и сам догадаться. Носкоед перенимает все привычки своего домохозяина - и хорошие, и дурные.
- Ага… стало быть, когда ты чистишь зубы по утрам, ты тоже забрызгиваешь пастой всю ванную? – рассмеялся Эгон.
- Мы, носкоеды, зубы не чистим, мы воду не любим, - обиделся Хихиш.
- Ну прости, пожалуйста.
Хихиш надулся. У пана Варжинца был один-единственный способ его утешить. Он натянул на ногу изысканный носок (из крематория) и сказал:
- Ладно, возьму тебя с собой. Называется бар «Килиманджаро». Только там народу полно.
- А что это значит?
- Да толпа!
- Да нет! Килиманджаро!
- Это гора в Африке.
- Класс, - сказал Хихиш.
«Килиманджаро» представлял из себя обветшавшее двухэтажное здание. Окна без стекол были заколочены досками, и никто там не жил. На первом этаже доживал свои дни рок-клуб.
В этот вечер в «Килиманджаро» пан Варжинец с небольшим оркестром играл совсем не ту музыку, что давеча на государственных похоронах – хотя по сути это были похороны. Это последний концерт клуба перед закрытием.
Хихишу надлежало смирно сидеть в футляре от трубы, который Эгон ставил у ног.
На этом Эгон настаивал.
В маленьком зале было тесно и накурено. В полумраке люди обнимались или танцевали, а те, кому это поднадоело, дремали за барной стойкой.
Хихиш тоже было начал клевать носом, но вдруг встрепенулся. Чутье носкоеда забило тревогу.
В зал просочился добрый десяток каких-то странных носкоедов.
Они выглядели как стая шакалов, которые так и смотрят, на кого бы накинуться.
Тощие, с горящими глазами, и у каждого в ухе – английская булавка.
Раздался короткий свист, и несколько носкоедов метнулись к бару, а остальные рассыпались меж столиков.
У того, кто свистел, самого тощего и странного из всех, было целых две булавки – по одной в каждом ухе. Он остался у входа, принюхиваясь и прислушиваясь, словно в поисках добычи. Очевидно, это был главарь шайки.