– Что вы, Иван Павлович! Не вздумайте! Такое в учебниках потом не напишут. Я с 85-го года собираю, все основные события. Все, что после перестройки произошло. Газеты даже не думайте выкидывать! – кричал из кухни Федор Андреевич.
– Послушай, Федор Андреевич, а как так вообще случилось, что эта твоя племянница решила вдруг у тебя пожить? И откуда она у тебя только взялась? – Иван Павлович сел на старое кресло и принялся бегло рассматривать заголовки газет.
– Что значит вдруг? Вовсе не вдруг. Я же тебе рассказывал, что в сентябре был на похоронах двоюродного брата, ее отца, – Федор Андреевич говорил, занимаясь мойкой посуды. – Помню, она тогда была сильно подавлена. Отца очень любила, и его внезапная смерть…
– А что с ним случилось? – перебил Казаков.
– Кажется, сердце, – Федор Андреевич на мгновение сбился с мысли, но тут же нашелся. – Так вот его преждевременный уход, мне показалось, был для нее настоящим ударом. Так получилось, что мы на поминках сидели рядом, и она постоянно что-то рассказывала про него. На ней лица не было. Переживала и порой бредила. Каждую мысль она заканчивала тем, что говорила: «А теперь его нет». Постоянно плакала. Слезы, слезы целый день слезы. У меня очень тяжелые воспоминания об этом дне. Сначала в морг, потом крематорий… очень тяжело.
– А где хоронили-то?
– На Митинском кладбище в Москве. В Москве сейчас так хоронят: сначала кремируют, а потом в течение года выдают урну с прахом. Знаете, Иван Павлович, мне показалось, что вся эта трагедия застала их семью врасплох. У них и места для захоронения не было. Урна с прахом осталась в крематории.
– А потом что выдадут? Насыплют в баночку черт знает чего? Вот дают, христиане, блин, православные! – возмущался Казаков. – Сколько же ему лет то было?
– Около шестидесяти, – Федор Андреевич задумался. – Когда хоронили, даже время какое-то неуместное было. Помню, только наступала осень в самых ярких нарядах: поутру еще немного холодновато, но к обеду солнышко такое, что жить и петь хочется. В лесу птички щебетали, и вдруг смерть… – не увязывается у меня это все в голове. А в крематорий вообще очередь, представляете? Все по времени, по записи. Попробуй только опоздай, и батюшку потом не сыщешь.
– Видишь, как у людей? На тот свет и то по расписанию, а ты, Федор Андреевич, как был романтиком, так им и остался. Кладбище, птички, наверняка одни вороны, скажешь тоже, – Иван Павлович усмехнулся и еще раз повторился, – кхе, птички…
– Что я, ворон что ли не знаю, – смутившись, возразил Федор Андреевич.
– Ну, хорошо, хорошо, птички, – Иван Павлович засмеялся, – что дальше-то было?
– Я потом ездил на девять дней и на сорок, буквально неделю назад. Лена выглядела уже лучше, но мне показалось, что мать ее, Зоя Андреевна, вдова покойного, злоупотребляла спиртным. Лене было очень неловко, очень. Мы тогда с ней разговорились, и я ей рассказал, что живу один, преподаю в школе физику и иногда математику. Что у нас замечательный коллектив и прекрасный город. Ну, в общем, описал все как есть.
– Вот она к тебе и напросилась, что ты один живешь. Ах, Федор Андреевич, Федор Андреевич, – вздохнул Иван Павлович. – Учу, учу тебя всю жизнь, а все без толку.
– Да что вы! Не напрашивалась она! – Федор Андреевич аккуратно поставил посуду на полку. – Она попросилась пожить у меня совсем недавно, буквально несколько дней назад. Позвонила и рассказала, что мама выпила лишнего и заснула с сигаретой. Ну, вроде как случился пожар, но маму, слава Богу, спасли, и сейчас она находится в больнице и пробудет там не меньше месяца. У нее там ожоги и с легкими что-то. Да и квартира пришла в негодность. Надо ремонт делать.
– Где же в это время твоя Лена была? – язвительно спросил Иван Павлович.
– Это днем случилось, она была в академии.
– Значит, мамаша днем напилась? Вот дает! – Иван Павлович принял самый нравоучительный вид, с которым он обычно отчитывал учеников младших классов. – Никто, стало быть, не работает. Тогда все понятно. Сидят и от безделья коньяки попивают и сигареты курят. Откуда только у них деньжищи-то такие на безделье? Федор Андреевич, ответь!
– Напрасно ты так, Иван Павлович. У людей горе, а ты все со своими нравоучениями. Не дай Бог с нами такая беда случится.
– Ничего с нами не случится. Мы же не курим, – уверенно ответил Казаков.
– Если у людей есть деньги, это совершенно не значит, что их всех одной грязью надо мазать.
– Да что ты! Что же эти хорошие люди с тобой при жизни не поделились? Тебе что, деньги не нужны? У тебя тут и без пожара квартира ободранная. Тоже мне родственнички. Ох и наплачешься ты с этой племянницей, вот попомни мое слово, – Иван Павлович отложил газеты, – точно, какая-нибудь избалованная московская штучка. И зачем ты только согласился? Приключений ищешь на старости лет?