Выбрать главу

Мода на мессианизм

Вот уже десять лет как не перестает увеличиваться число выходящих в свет трудов по проблемам различных течений милленаризма и всевозможных форм утопических учений. Речь идет не только об исследованиях пророческих и первобытных мессианистских движений, самым известным из которых можно назвать «каргокульт», но также о трудах, посвященных мессианизму, чьи истоки лежат в иудео-христианстве начала нашей эры и всего исторического периода вплоть до эпохи Возрождения и Реформации, о трудах, раскрывающих религиозные импликации, описывающих географические открытия и колонизацию, прежде всего колонизацию двух Америк. Наконец, в последние годы было издано несколько книг, осуществивших определенного рода синтез: историки, социологи, философы пытались сравнивать различные формы утопических учений и милленаризма и проводить внутренние связи в целях окончательного синтеза.

Не может быть и речи о том, чтобы представить здесь всю огромную библиографию недавно вышедших книг. Достаточно упомянуть о нескольких синтезирующих трудах: книга Нормана Кона о поисках миллениума, исследования Лантернари, Гварилье, Мюльмана о первобытном милленаризме, исследования Альфонса Дюпрона о духе, которым были проникнуты крестовые походы, монографии нескольких американских эрудитов об эсхатологических импликациях колонизации.1

Интерес западных ученых к милленаристским движениям и утопиям знаменателен. Можно сказать, что он представляет собой характерную черту современной западной культуры, и причины такого интереса неоднозначны. Прежде всего, особое удивление вызывают мессианистские культы, потрясшие «первобытное» общество в последние десятилетия колониальной эпохи. Затем нужно упомянуть и о недавних исследованиях роли пророческих движений средневековой Европы, в первую очередь движения, возглавляемого Джоаккино де Фьоре и его последователей в трансальпийской Европе. Большое значение мы придаем последовательному анализу религиозных импликаций колонизации Америки, поскольку, как мы увидим в дальнейшем, открытие и колонизация Нового Света проходили под знаком эсхатологии.

Анализ подобных исследований, постановка перечисленных проблем обнаруживают существенное направление научной мысли, красноречиво говорящее нам о духовной ситуации современного западного человека. Отметим прежде всего, что в отличие от детерминистских схем объяснения истории, сегодняшняя мысль признает значение религиозного фактора и в особой мере — движений, характеризующихся экзальтацией, исступлением, пророческими, эсхатологическими и милленаристскими тенденциями. Но есть, на мой взгляд, нечто еще более значительное: интерес к истокам недавно возникнувших областей западного мира — то есть к истокам Соединенных Штатов и стран Латинской Америки — отражает существующее у интеллектуалов этого континента желание вернуться вспять, вновь окунуться в свою первоначальную историю, подойти к «абсолютному началу». Подобное стремление вернуться к истокам, восстановить первичную ситуацию обнаруживает в равной степени желание вновь начать историю, вновь пережить блаженство и творческую экзальтацию «начал», ностальгию по прошлому — ностальгию по земному Раю, в поисках которого предки современных американцев пересекли Атлантику. Правда, по поводу колонизации Америки не было опубликовано ни одного труда, в названии которого фигурировало бы слово «Рай». Можно перечислить несколько книг, вышедших в свет в последние десятилетия: «Видение Рая: эдемские мотивы, открытие и колонизация Бразилии» (Visao de Paraiso: os motivos edemicos no discobrimento et colonizacao do Brasil. Rio de Janeiro, 1959), автор Серджио Буарке де Холланда; «Поиски Рая» (The Quest for Paradise, 1961), автор Чарли Л. Сенфорд; «Пустыня и Рай в христианском мышлении» (Wilderness and Paradise in Christian Thought, 1962), автор Д. Г. Вильяме. Последняя работа имеет подзаголовок: «От Эдемского сада и Синайской пустыни до американской границы».

Во всем этом выражается желание недавно возникших по ту сторону Атлантики государств подойти к религиозным истокам, окунуться в первоначальную историю. Но смысл этого феномена оказывается еще более сложным. Здесь можно увидеть стремление наполнить новой жизнью устаревшие структуры и ценности, и ожидание радикальной реновации — точно так же, как можно расшифровать в последних опытах художественного искусства не только волю к разрушению любого уже использованного историей языка, но и надежду начать художественный опыт заново ab initio. Возвращаясь к нашей теме — Рай и Утопия — я выбрал для иллюстрации два ряда примеров. Я предлагаю к рассмотрению одновременно эсхатологические и парадизиакальные элементы колонизации пионерами Северной Америки и прогрессивную трансформацию «Американского рая», породившую миф о бесконечном прогрессе, послужившую основанием для американского оптимизма и культа юности и новаторства. Затем я перейду к анализу бразильского племени Тупи Гварани, которое в момент открытия Южной Америки уже находилось в поисках рая по ту сторону Атлантического океана, — и отдельные группы которого продолжают его искать и по сей день.

Поиски земного рая

Христофор Колумб не испытывал никаких сомнений в том, что он приближается к земному Раю. Он считал, что встреченные им в заливе Парна холодные течения, брали свое начало в четырех реках, орошающих Эдемский сад. Для Колумба поиски земного Рая не были химерой. Великий мореплаватель придавал эсхатологическое значение географическим открытиям. Новый Свет был не просто новым континентом, где могла бы получить дальнейшее распространение евангельская благая весть. Сам факт его открытия носил печать эсхатологической значимости. Колумб был уверен, что пророчество, касающееся распространения Евангелия по всему миру, должно

быть исполнено к концу света. Следовательно конец Света был близок. В своей «Книге Пророчеств» Колумб утверждал, что этому событию, то есть концу мира — будет предшествовать завоевание нового континента, обращение язычников и гибель Антихриста. Он возложил на себя одну из главных ролей в этой грандиозной, одновременно исторической и космической драме. В письме, адресованном принцу Яго, Колумб писал: «Волей Божией я стал предвестником нового неба и новой земли, о которых Господь говорил в Апокалипсисе устами святого Иоанна, и до него устами Исайи, и к которым он указал мне путь».2

Трансокеанские экспедиции и географические открытия, потрясшие и радикально изменившие западную Европу, проходили именно в этой мессианской и апокалиптической атмосфере. Вся Европа верила в близкое перерождение мира, хотя причины и основания для подобного перерождения были разнородны и противоречивы.

Колонизация двух Америк началась под знаком эсхатологии: незыблема была вера в то, что пришло время обновления христианского мира, которое должно осуществиться или в форме земного Рая, или, по крайней мере, возобновления священной истории, повторения изложенных в Библии чудесных событий. Именно поэтому литература той эпохи, так же как и проповеди, мемуары, корреспонденция полны парадизиакальных и эсхатологических намеков. Англичане, например, считали, что колонизация Америки продолжала и завершала священную Историю, начатую у истоков Реформы. Продвижение на запад рассматривалось как продолжение триумфального шествия Мудрости и истинной Религии с востока на Запад. Уже в течение значительного времени протестантские теологи были склонны ассоциировать Запад с нравственным и духовным прогрессом. Некоторые из них переносили ковчег Авраама в Англию. Как писал теолог англиканской церкви Вильям Грэшоу: «Бог Израиля… — это Бог Англии». В 1583 году, Сэр Хемфри Джильберт уверял, что если Англия овладела столь «обширными и прекрасными» территориями, то, без сомнения, лишь благодаря тому, что слово Божье, то есть религия как неотъемлемая часть Востока, постепенно продвинулась в своем влиянии на Запад, где «вероятно она и остановится в своем движении».

Символика солнца

Речь идет о мотиве достаточно часто встречающемся в английской литературе той эпохи. Теолог Томас Барнет писал в своей работе «Archaeologiae» (1692): «Как и солнце наука берет свое начало на Востоке и обращается к Западу, где мы уже давно имеем возможность наслаждаться ее светом». Епископ Беркли открывает свою известную поэму следующими словами: «Правь свой путь на Запад…», явно намекая на солярные аналогии с целью восхваления духовной роли Англии.3 Впрочем, Беркли лишь придерживался старой, существовавшей уже более двух веков, традиции. Действительно, учение египетских алхимиков и солнечная символика, ставшие достоянием публики, благодаря Марсилио Фичино и итальянским гуманистам, опять вошли в моду после открытий Коперника и Галилея. Эти открытия были для современников в первую очередь доказательством триумфа солнца и гелиоцентризма. Недавние исследования обнаружили религиозные импликации астрономии и космологии Возрождения, долгое время остававшиеся скрытыми и замаскированными. Для современников Коперника и Галилея гелиоцентризм был более чем научной теорией: он знаменовал победу солнечного символизма над средневековой наукой, то есть реванш герметической традиции, которую почитали и считали предшествующей Моисею, Орфею, Зороастру, Пифагору и Платону, по отношению к провинциализму средневековой церкви. Тема солнечного символизма эпохи Возрождения слишком сложна, чтобы мы могли ее осветить на страницах этой книги. Но достаточно будет следующего примера, чтобы читателю стало понятно, с какой настойчивостью аналогии солнечного символизма появляются у авторов, воспевающих религиозное значение колонизации Нового Света. Первые англичане, поселившиеся в Америке, считали себя избранниками Провидения, призванными основать «Град на холме». Он должен будет стать примером истинной реформы для всей Европы. Они следовали за солнцем к Крайнему Западу, чудесным образом продолжая традиционный переход культуры с Востока на Запад. В том, что Америка была скрыта от взора европейцев вплоть до времени Реформы, они усматривали знак божественного Провидения. Первые пионеры не сомневались, что финальная драма нравственного возрождения и всеобщего спасения начнется вместе с ними, поскольку именно они, первые поселенцы, следовали за солнцем в его движении к райским садам Запада. Как писал англиканский поэт Джордж Герберт в своем стихотворении «Воин Церкви»: