А какая изумительная тут природа! Какие кедрвые и лиственничные леса! Какие обширные заливные луга, какие реки, озера! Какие ягодные места! А какой дивный вид открывается с южной окраины Гарей на долину реки Сосьвы, делающей здесь несколько затейливых виражей! Никогда бы не подумал, что вот так просто, прогуливаясь по берегу этой реки, смогу увидеть торчащий из песка бивень мамонта или позвонок величиной с хорошую пивную кружку…
«Гаринский район — это стыд и незаживающая боль нашей области» — так закончил свое выступление на пленуме обкома партии в начале 1987 года только что избранный первый секретарь райкома Сергей Алексеевич Шаньгин.
Списавшись с этим человеком, я приехал в Гаринский район в августе того же года. Позади была голодная зимовка, а в результате — падеж скота, низкие надои и привесы. Рабочих рук катастрофически не хватало для обработки земли, которая еще находилась в пользовании.
— Ой, плодородной земли у нас море! — сказал мне секретарь парткома «Крутореченского» совхоза Александр Степанович Карманович. — Людей не хватает — это одна беда, но ведь туда еще, на эти плодородные земли, не заехать! Вон «За Федоткой» шестьсот га, «В Еремке» триста с лишним, вон «У Вересовой» сотни га (в кавычках — названия уже не существующих деревень. — В.Т.). А что мы там — всего восемьдесят га и засеяли… А за «Вересовой» еще «Угловое», за ним — «Церковное» — все наш совхоз, бывшие деревни, бывшие колхозы. Были б дороги, можно бы сейчас ой как много хлебушка взять с тех отдохнувших земель. А здесь посеять многолетние травы. Года три назад, «За Федоткой», на залежах-то, гектаров двести все же было засеяно пшеницей. Ну, скажу вам, такой пшеницы я в жизни еще не видывал. Без всяких удобрений! И что? Не сумели туда осенью проехать, и ушла вся пшеничка под снег. Раньше-то там были проселки, а как деревни позакрывали, и дороги заросли-заболотились.
Первое впечатление было такое, что «недозакрытый» Гаринский район совсем уж на ладан дышал, последние если не месяцы, то считанные годы доживал.
Ан нет! Один человек, наделенный совестью, железной волей и немалой в своем районе властью, сумел приостановить гибельный процесс, правдами и неправдами даже добился от вышестоящих властей каких-то ссуд на лечение смертельно больного района. И к моему приезду что-то уже делалось: началось строительство асфальтированной дороги с запада на восток через весь район. Эта дорога потом связала три уцелевших совхоза, вдохнула в них жизнь, и уже начали там строиться дома, а в поселке совхоза «Северный», расположенном на довольно значительном удалении от райцентра, возводилась школа-десятилетка. И вот еще: почти вся совхозная земля была организованно закреплена за подрядными звеньями, пенсионеры брали совхозных телят на доращивание, а школьники ухаживали за телятами на пришкольной ферме.
— Да вообще-то и у нас, в «Крутореченском», лед как будто тронулся: наши механизаторы большую работу недавно проделали: привели в порядок дорогу до Назарово, к реке Тавде. Да еще в Токовое. Вчера мы туда раз — и перебросили комбайн, каких-нибудь полчаса — и «Нива» там. А в прошлом-то году мы ее трое суток тянули двумя гусеничными тракторами, изрядно помяли в пути, еще сколько ремонтировать пришлось…
В этом совхозе из четырех полеводческих звеньев три — на подряде, и работа намного лучше идет. Еще не было такого, чтоб крутореченцы не отставали с заготовкой сена, а нынче вырвались вперед.
Похоже, и впрямь лед тронулся.
— Пока что главная наша задача, — сказал мне при встрече Сергей Алексеевич Шаньгин, — это остановить отток населения, выстоять, выжить, а уж потом…
Звено Владимира Останина — четверо мужчин из совхоза «Гаринского» в возрасте от 29 до 39 лет — взяло на откорм 112 бычков и обосновалось в «закрытом» селе Троицком, бывшей центральной усадьбе когда-то самого крупного в районе колхоза имени Кирова.
Главная улица села протянулась едва ли не на километр, в самом центре — деревянная церковь высотою с трехэтажный дом, в свое время переоборудованная в клуб. Невдалеке от нее довольно большая больница, еще школа, магазин. А по обе стороны длиннющей улицы стояли добротные пятистенки, совсем целехонькие, во всех окнах поблескивали стекла, крыши белели шифером, словно вот только что прибитым. Не видать было лишь цветов на подоконниках, а в одном палисадничке на скамейке стоял раскрытый патефон с пластинкой на диске и опущенной на пластинку мембраной с заржавевшей иглой. С большим трудом удалось прочитать название песни: «В городском саду»…