- В чем ошибка Вадима Голикова, почему его не приняли в Комедии? спрашивал Юра и рассудительно отвечал: - Потому что руководить театром - это другая профессия, отличная от профессии режиссера... Вообрази сцену... В Комедии идет репетиция, в зал входит директор театра Янковский, смотрит на декорацию и говорит: "Это оформление плохое, оно не пойдет". А Вадим отвечает: "Михаил Сергеевич, выйдите вон из зала!..". А Янковский тут же Вадиму: "Я вас увольняю!..".
- Здорово.
- Да, здорово, - согласился Юра. - А требовать от худсовета звания для жены? У нее же нет театрального образования... Худсовет отказывает, и Вадим вступает в конфликт с худсоветом.
- Жена есть жена, - сказал Р. словами Чехова и спросил: - Может быть, там все не так просто?
- Может быть, - сказал Юра. - Но главный режиссер должен понимать, к чему ведут его поступки. Зачем наживать себе врагов? Они и сами найдутся.
Мы помолчали.
- Я могу руководить театром, - твердо сказал Юра и открыл свои методологические тайны. - Во-первых, нужно выбирать хорошие пьесы, во-вторых, приглашать других режиссеров... Нужно организовать работу театра... Я не обсуждаю постановки Вадима, он - человек талантливый, но он не организовал работу театра, то есть не проявил себя главным режиссером, понимаешь?..
- Понимаю, - сказал я. - Понять несложно. Сложно организовать работу... И хорошо поставить... Поставить, по-моему, самое сложное...
- Это другой вопрос, - сказал Юра, рассматривая большой черный мотоциклетный шлем, который он только что нашел под кустом в детском парке Каракуэн. Японский мотоциклист, носивший эту каску, видимо, пару раз налетал головой на столбы, но она сохранила ему жизнь и сама неплохо сохранилась. По-моему, Юра задумал взять ее в Питер. Если подновить краску на шлеме, он мог вполне пригодиться для нескольких лобовых встреч с нашими столбами...
Здесь же и не откладывая, необходимо внести существенные добавления, так как сведения о В. Голикове и его взаимоотношениях с директором и коллективом, полученные в парке Каракуэн, могли иметь односторонний характер. Известно, что приход нового главного режиссера - крупнейшее событие в жизни всякого театра, и театра Комедии в частности. Поэтому многие его старослужащие теоретически должны были искать и находить Юру Аксенова, с тем чтобы во имя своего светлого будущего засвидетельствовать ему свою изначальную преданность и навешать на уши полновесную домашнюю лапшу.
Поэтому, вернувшись на материк, автор решил перепроверить информацию и задал прямые вопросы о двух вышеупомянутых эпизодах непосредственно Вадиму Голикову.
Действительно, отношения Голикова с им же приглашенным Янковским вскоре после начала совместной работы стали портиться и испортились вконец, но, по словам самого Вадима, они никогда не были настолько вульгарны и анекдотически примитивны. А все диалоги, даже самые острые, велись Вадимом и Михаилом Сергеевичами в абсолютно корректной и цивилизованной форме.
Задать тот же вопрос самому М.С. Янковскому у автора нет никакой возможности по самой жестокой и непоправимой причине.
Что же касается жены Вадима Милочки Оликовой - ее сценический псевдоним усеченная на одну букву фамилия мужа Голикова, - то в действительности был лишь один эпизод, когда, в числе других претендентов, она была представлена не к званию, нет! - а всего лишь к увеличению зарплаты на пять или десять рублей, что привело бы ее к счастливому переводу в более высокую актерскую категорию, причем в момент голосования именно ее кандидатуры Голиков демонстративно и принципиально покинул заседание худсовета, что и привело к вполне демократическому завалу Милочки Оликовой и непредоставлению ей искомого повышения ставки.
Конечно, Вадим и здесь поступил как интеллигент, что вызвало нарекания друзей и знакомых, назвавших его поступок идеализмом и глупостью.
Но на этих двух примерах (директор Янковский и жена Милочка) мы снова могли проследить, как незначащие события театральной жизни в устах заинтересованных лиц легко превращаются в анекдот или даже в легенду. Поэтому автор и стремится всякий раз передать объем и воздух события, если и не приводя весь путь от факта к апокрифу, то давая хотя бы его исходную и заключительную стадии.
- Понимаешь, Володя, - наставлял меня Юра Аксенов еще на "Хабаровске", пригнув голову и стаскивая с себя свитер в тесной каюте четвертого класса, Гога должен узнавать о тебе только от тебя самого!.. И о Пскове, и о Ташкенте. - Имелось в виду то, что к этому моменту Р. были предложены постановки в двух городах, и он собирался просить разрешения на обе. - Ты же знаешь, как ему могут преподнести самый безобидный факт?..
- Знаю, - вздыхал я, ожидая своей очереди на раздевание в камерном кубрике.
Мы оба пытались заглянуть в наше вероятное будущее, которое, несмотря на Японию, было скорее темно, чем прозрачно. Во всяком случае, у меня.
- Я ни о чем не жалею, - говорил Юра, осторожно укладывая свою крупную плоть на узкий матросский рундучок, - но театр я мог получить десять лет назад. Да, лет десять, не меньше...
- Зато у тебя опыт, - слабо возражал Р., балансируя на одной ноге и борясь с узкими джинсами, - ты столько ездил, столько с ним работал...
Если бы Юра не был назначен на высокую должность и не уходил бы от нас, он ни за что не стал бы откровенничать со мной, а только молчал бы, как сфинкс, и улыбался. Но он уходил, и ему хотелось подвести какие-то итоги.
- Главное, я его ни о чем не просил, - сказал Юра, - он всегда сам вызывал меня. Вызывал и предлагал работу...
А мне предстояло просить. Причем, просить особого положения. Чтобы уехать на две недели или хотя бы на десять дней, нужно было сперва добиться, чтобы расписание спектаклей было составлено в мою пользу, и мои коллеги играли бы за меня.
"Мало того, что артист занимается не своим делом, он и подрабатывает на стороне, а мы должны играть за него. С какой стати?.."
Конечно, таких рассуждений было не избежать, но, с другой стороны, театр всегда шел навстречу артисту, если ему выпадала хорошая роль в кино. И расписание составлялось гибко. Смотря чьи интересы учитывались...
- А рекомендовать тебя главным режиссером Комедии ты Гогу не просил?..
Юра глубоко вздохнул, и мне пришлось задать вопрос по-другому:
- Это он помог тебе с театром Комедии?
- Да, - сказал Юра. - Но мог бы сделать это гораздо раньше...
"Хабаровск" мелко подрагивал и напрягался. В каюте было жарко, и, глубоко вздохнув, Аксенов пояснил:
- Без Гоги в городе театра бы не дали. И Владимирову театр устроил Гога... И Корогодскому... И Агамирзяну... И Голикову. И Падве.
- И тебе, - напомнил я.
- Да, и мне, - теперь уже довольно согласился Юра. - Обком почти никогда без него не решает, какой кому театр отдавать...
- Кроме Александринки? - уточнил я.
- Да, кроме Александринки, - подтвердил Юра. И добавил: - Расскажи ему об интервью. Не давай себя опередить... Спокойной ночи.
В темноте, за тяжелой волной, медленно и навсегда уходил от нас остров Осима.
Теперь Гога был с нами, и жизнь всем скопом, без спектаклей и репетиций, в атмосфере тревог и неясности, в виду сотен тысяч обещанных иен и тьмы японских возможностей казалась невиданным приключением и рождала чувство лунной невесомости.
Тут скорбящая фирма надумала показать нам новооткрытый "Диснейленд". Двумя группами нас повезли на берег моря, где сначала был создан насыпной полуостров, а потом на отвоеванном у воды пространстве раскинулась еще одна сказочная страна.
Вторая группа, не помещаясь в автобус, позавидовала первой, а первая осталась на второй сеанс. Но именно здесь, в выдуманном мире, среди искусственных прерий и рек, гор и водопадов, железнодорожных станций и индейских поселков, салунов и лачуг, дворцов и замков, среди ковбоев и горилл, гоблинов и призраков, волков и кроликов, слоняясь в толпе веселых туристов и беззаботных детей под флагом бессмертного Микки Мауса, Р. безвольно уносился назад, к цепким обстоятельствам предотъездных дней.