Поэтому и по тысяче других причин нам хорошо сиделось в реквизиторском цехе у Лиды Курринен.
Но Лиду убили в собственной квартире, как раз в день ее рождения; среди гостей оказались какие-то случайные лица, и, хотя между ними нашелся подозреваемый, который вышел вместе со всеми, а потом, оказывается, вернулся (его и судили), убийство по-настоящему, кажется, так и осталось нераскрытым...
А Валя с Вадимом продолжали играть и много гастролировали с нашим театром, и положение их становилось все прочнее и прочнее, а в этой поездке - особенно, потому что Вадик Медведев играл не только генерала в "Истории лошади", но и судью Ляпкина-Тяпкина в "Ревизоре", и, наученный Валей, даже поставил перед Антой Журавлевой как руководительницей поездки вопрос о гонораре. Потому что, кроме всеобщих суточных, г-н Ешитери Окава платил еще и гонорар за спектакли лидерам гастролей - Лебедеву и Лаврову, не говоря, конечно, о самом Товстоногове. И Анта добилась того, что и Вадиму Медведеву в этой поездке тоже определили гонорар, или "надбавку", приравняв его тем самым к актерским лидерам.
Конечно, если все время проводить вместе с женой - и дома, и в театре, и на гастролях, - жить становится непросто. Мне, театральному отщепенцу, даже подумать страшно, как сложилась бы моя жизнь, женись я хоть однажды на драматической актрисе. И немудрено, что по дороге из Токио в Осаку или из Осаки в Киото Вадик Медведев, случалось, излишне нервничал и, не сдержавшись, просил Валю Ковель перестать его перепиливать и, наконец, замолчать, а не то он ее публично пошлет в известном направлении. И в одной или двух равнинных точках острова Хоккайдо, когда Фудзияма напрочь скрывалась из виду, это направление громко определялось на беспримерном русском языке.
Но все-таки, все-таки они не могли обойтись друг без друга, вот что тут главное, и Вадик Медведев как-то сказал Зине Шарко, что никогда Валю Ковель не покинет, а если и покинет, то обязательно вернется, что, собственно говоря, и произошло на наших глазах незадолго до японских гастролей.
И Зина, для поддержки разговора, задала Вадиму чисто женский вопрос:
- Почему?
А Вадик сказал:
- Потому что она все-таки очень смешная...
Получилось так, что решение о начале наших гастролей Ешитери Окава принял в день рождения Лаврова, которое тем же вечером отмечали в "Сателлите", и с этой отметки пошли другие празднества и торжества различного масштаба, о которых я тоже обязан буду рассказать.
Р. к Кириллу припозднился, но не опоздал, а застал самое интересное, потому что в это же время приехал его поздравлять посол СССР в Японии В.Я. Павлов в роговых очках темной оправы, невероятно похожий на японца. Впрочем, не исключаю и того, что эту его похожесть преувеличил ушибленный Японией автор. Посол был не один, его сопровождал первый советник, а несколько японских охранников остались сторожить коридор. Таким образом, стране восходящего солнца давалось понять, какое значение Советский Союз придает нашим гастролям вообще и Кире Лаврову - в частности.
Люкс был забит народом, и выпивка шла посменная, волна за волной. Тут были и Гога, и Женя с Нателлой, и Анта Журавлева, и Суханов, и Ковель с Медведевым, и весь худсовет, и вся парторганизация, и артисты не по ранжиру и без лишних чинов...
Кстати, по этому поводу на приеме в посольстве удачно пошутил Женя Чудаков: когда входили наши, кто-то из посольских представлял на японский манер:
- Товстоногов-сан, Лебедев-сан, Лавров-сан, Стржельчик-сан...
Женя объявил себя сам:
- Чудаков, без сана...
В ответ на выступление товарища Павлова, подчеркнувшего все, что нужно было подчеркнуть, и вручившего свой подарок, Кирилл сказал короткую речь в том смысле, что только в нашем демократическом советском государстве посол великой страны приезжает поздравлять простого артиста. О том, что артист - член ЦК и "сенатор", Кира скромно умолчал.
Тогда взял слово Ешитери Окава, решительный, как японский бог, и бледный от принятого решения, и с церемониальным поклоном пожелал имениннику счастья и здоровья и сказал о том, как много ждут на острове Хонсю (или Хондо) от нашего большого драматического искусства...
Кирилл ответил и Ешитери, выразив надежду, что эти гастроли внесут достойный вклад во взаимоотношения наших народов...
Когда Павлов ушел, уведя за собой первого советника и японских городовых, все стало проще и по-домашнему, дошло до моего книжного подарка, и Кира сказал:
- Пойдем выпьем, Володька!.. Ты что хочешь?.. Водку или саке?
- Саке, - сказал я.
- Лучше водку, - щедро посоветовал Сева Кузнецов.
- Нет, водку я и дома выпью, а здесь хочу саке, - сказал я.
Кирилл казался совершенно счастливым и пытался осмыслить выходящее за рамки протокола событие.
- Ты смотри, что получилось!.. Как мы воткнули японцам! - удивленно говорил он Севе Кузнецову, приглашая в свидетели и меня. - Охранников с пистолями видал?..
- Видал, - сказал Сева.
- А что, эти протестанты могли ведь и в посла пальнуть!.. Или полезть с ножом, - дал волю воображению Кирилл, - что тогда?!
- Да-а, - весело протянул Сева и с сомнением посмотрел на большую бутылку саке.
- Нет, такого еще не бывало, чтобы посол приезжал, - сказал Кирилл. Сева, давай наливай!..
Выпив саке, Р. решил поделиться с Гогой наблюдениями о японцах.
- Георгий Александрович, - развязно сказал он, - не могу избавиться от впечатления, что японцы поразительно похожи на узбеков...
- Да? - переспросил он и предположил: - А может быть, наоборот!..
- Возможно, - сказал Р. - Но вы посмотрите: подчеркнутая вежливость, вкрадчивые повадки... И потом - скрытность, проявления ярости, гортанные звуки... Абсолютные узбеки!..
- Ну конечно, - сказал Товстоногов, - это же одна раса!..
Раньше Р. это в голову не приходило, но теперь, апеллируя к расовому единству японцев с узбеками, можно было идти дальше и просить у Гоги визу на временный выезд в Узбекистан, что он и сделал через день на японской премьере "Ревизора"...
Тут к Гоге подтянулись Владик Стржельчик, и жена Кирилла Валя Николаева, и Вадим с Валей Ковель, и мы все вместе снова выпили саке без подогрева, хотя уже знали, что его следует пить из маленьких чашек и в подогретом виде...
Чокаясь со Стржельчиком, Р. вдруг понял, что Владик чувствует себя ущемленным, хотя он это, конечно, скрывает, не так, как настоящий японец или узбек, но все-таки довольно успешно. Может быть, Р. потому это и почувствовал, что Стриж скрывал в точном соответствии с теорией Станиславского: уж больно артист хороший, а чем активнее скрываешь, тем это заметней зрителю...
Конечно, что же это получалось? И Женя Лебедев с женой, и Кира Лавров с женой, и оба будут гонорар получать. Даже Вадя Медведев с женой и гонораром. А он - и без жены, и без гонорара, и без любимых ролей, и день рожденья у него совсем в другом месяце. А у Киры в том же, что у Гоги. Не говоря уж о приходе посла и японских охранников...
Чего-то он все-таки все время не добирал, несмотря на то, что имел для этого все основания. Во всяком случае, не меньше, чем остальные. И это его угнетало.
Да, товарищи по партии раскачали, верней, спровоцировали Славу выступить на объединенном пленуме творческой интеллигенции с пламенной речью против всяких предателей и диссидентов типа Сахарова и Солженицына.
И он выступал, и громил, и краснел, играя чужую речь как настоящий актер, и даже сорвал соответствующие аплодисменты.
Но это тоже его мучило, потому что потом не отстали, а, наоборот, позвали к Барабанщикову и предложили вступить в антисионистский комитет...
Не успели мы начать репетиции "Розы и Креста", как Стриж сыграл у нас роль трагического вестника. Он пришел в театр в неурочное время, после двух, когда репетиция уже закончилась, и сказал: