Молчу, не понимая пока, куда гнет мой зеленый командир. Решаю, что он пытается вывести меня из равновесия и принимаю его игру.
— Молчишь?
— Сэр, сержант не знает, что ответить, сэр!
Эта игра может длиться бесконечно. Ты начальник — я дурак. Начальник задает вопросы, дурак с честным видом дает на них простые односложные ответы. И так до тех пор, пока у какой-то из сторон не сдадут нервы. Дураку нечего бояться, потому как у начальника на него ничего нет, а начальнику очень хочется поставить дурака в невыгодное положение и навязать ему свое решение.
— Трюдо, ты единственный сержант во взводе не из кадровых.
— Сэр, я отслужил в Корпусе десять лет. Из них три — сержантом.
— Это было пятнадцать лет назад, Трюдо.
— Так точно, сэр!
— Твои навыки утрачены.
— Возможно, сэр!
— Понимаешь, Трюдо, я хочу, чтобы мой взвод состоял из профессионалов, а не из пузатых пенсионеров.
Усмехаюсь про себя. Ишь, куда тебя понесло. Хотелось попасть в кадровую роту и делать карьеру, а вместо этого тебя сунули воспитывать кучку резервистов? Да еще и война вот-вот? Хрен тебе тут, а не карьера, дружок. Вслух же бесстрастно говорю:
— Не сомневаюсь в этом, сэр!
— Не хочешь подать рапорт о переводе?
— Никак нет, сэр!
— А если я тебе прикажу?
— Сэр, я выполню любой приказ, сэр!
— Трюдо, я читал твой файл. Ты хорошо характеризуешься по прежнему месту службы. Ничего личного. Я просто хочу, чтобы командиры отделений во взводе были профессионалами.
— Так точно, сэр!
— Садись, пиши рапорт о переводе в другое подразделение. На имя командира роты. Это приказ.
— Есть, сэр!
Пристраиваюсь на уголке лейтенантского столика. Старательно вожу световым пером по глянцевому листку электронного планшета:
“Командиру роты “Джульет” Второго полка Тринадцатой дивизии Корпуса морской пехоты. Согласно приказу лейтенанта Бауэра подаю данный рапорт с просьбой о моем переводе в другое подразделение… “
Взводный заглядывает мне через плечо. Вырывает у меня планшет и двумя росчерками пера стирает рапорт. Один-ноль, я веду.
— Ненавижу французов, Трюдо, — говорит лейтенант сквозь зубы.
— Так точно, сэр, — я вскакиваю и вытягиваю руки по швам. Гадаю про себя, за какие грехи я награжден таким придурком?
Внешне база Форт-Марв за пятнадцать лет совсем не изменилась. Интересно, а чего я ждал? Бомбовых воронок посреди плаца? Чистые бетонные аллеи, густо обсаженные каким-то невысоким подобием пальм. Между пальмами часто натыканы яркие стенды, с которых на меня, как и раньше, с радостными улыбками пялятся розовощекие здоровяки с закатанными рукавами. “Корпус заботится о тебе!”. Все те же “типовые строения номер шесть” вокруг. Невзрачные двухэтажные бараки из грязно-бурого армированного пенобетона. Чего-чего, а уюта в них нет ни внутри, ни снаружи. Самим видом они олицетворяют свое предназначение — держать морского пехотинца в постоянном напряжении. Морскому пехотинцу ни к чему уют и расслабленность.
Батальонный психолог — “псих” в простонародье, офицер, капитан из кадровых. Психи всегда из кадровых. В этом корпус тоже не изменился ни на йоту. Никаких временных контрактов. Наши мозги промываются на высочайшем уровне и с восхитительным профессионализмом. Психи всегда в количестве, всегда оснащены по последнему слову и всегда вовремя замещают выбывших. Что изменилось, так это нагрузка на них. Теперь уже один псих не справляется с потоком и у него есть два помощника, оба лейтенанты. Да это и не удивительно. Ведь если пятнадцать лет назад нас водили на сеансы “психологической профилактики” ежемесячно, то теперь — каждый день. Без всяких исключений. Выглядит все достаточно безобидно, как ежедневный медосмотр. Взвод сдает оружие, снимает броню и раздевается донага. Все, и мужчины и женщины. Тут нет полов. Все мы одинаковы, пока на нас петлицы. Офицеров с нами нет. Им моют мозги в отдельном помещении. Видимо, у них другая программа. Что поделать — белая кость, не то что мы, мякина. Они так от нас отличаются, что даже дерьмо у них наверняка ароматизировано. Нас по одному вызывают в комнату с низким потолком и мягким приглушенным светом. Рядами мы укладываемся на низкие теплые кушетки, нам прилаживают на головы легкие обручи. “Готовы, орлы?” — задает офицер риторический вопрос и поворачивает ключ на небольшом пульте. “Полетели” — говорит псих и наступает миг острого, ни с чем ни сравнимого кайфа, и калейдоскоп цветных кадров в ураганном темпе прокручивается перед нашими глазами. Я, сколько не старался, ни разу не смог вспомнить, что именно мне там показывают. Судя по тому, что меня не тянет после этого к маленьким мальчикам и вид дождевых червей не вызывает обильного слюноотделения — ничего страшного. Когда мы просыпаемся через десять минут, именно столько длится этот миг, мы бодры и свежи, словно только что проспали целую ночь. “Доброе утро” — издевается псих, и подгоняет нас: “Встали, в темпе. Первый ряд, пошел”. Мы, строго по одному, поочередно, ряд за рядом, вскакиваем с кушеток, кладем на них свои обручи и выбегаем вон, навстречу следующему взводу, который уже раздевается в предбаннике.
— Ну как кино? — встречают нас смешки, — Баб показывали?
— А то, — отвечаем мы, быстро напяливая на себя, слой за слоем, свою скорлупу.
— Ну и как, никто не кончил?
— Кончил, кончил, как же без этого.
— Да ну? И кто везунчик?
— Псих, кто же еще.
Предбанник гремит гоготом здоровых откормленных мужиков, у которых в жизни нет других проблем, кроме как вырваться в очередное увольнение и с ходу нырнуть в массажный салон, но вот беда, по случаю повышенной готовности увольнения отменены. Наши женщины смеются едва ли не громче нас.
Гот в Корпусе всего год, в моем отделении он единственный служит по контракту, а не по призыву резервистов. Может оттого, что он еще форменный салага, он и задает иногда глупые вопросы.
— Садж, а на кой хрен нас сюда каждый день водят?
— А тебе что за дело? Денежки на счет капают, знай себе служи.
— Да нет, я просто беспокоюсь, если часто в мозгах часто копаться, долго не протянешь, — отвечает Гот, влезая в панцирь бронекостюма.
На нас начинают удивленно оглядываться из раздевалки соседнего взвода.
— С чего ты решил, что это вредно? — спрашиваю я негромко.
— Садж, я… — начинает Гот, но, наткнувшись на мой взляд, тут же поправляется, — Сэр, я просто так спросил, без задней мысли, сэр!
— Тебе что, плохо после сеанса? — наступаю я на растерявшегося салагу, — Аппетита нет? На девок не стоит? Видишь плохо? Слышишь голоса?