— Мы — странная публика, — признал Норт и внезапно расхохотался.
Луиза кусала губы; Борелли коснулся ее плеча.
Джеральда все это словно не касалось; он глядел сквозь темное окно в никуда, пытаясь настроиться на позитив. В дальнем конце стола Норт наклонился к Саше, чтобы лучше слышать.
Неопределенность возрастала: австралийцы стояли в очереди перед гробницей Ленина. Самого Мавзолея, возведенного выше по склону, они пока что не видели. Перед ними монолитной волной вздымалась мощеная Красная площадь — и, потемнев на жаре, словно бы откатывалась назад. Очередь длиной в несколько верст продвигалась вперед медленно, словно волоком: неизбежные издержки туризма.
Австралийцы оказались зажаты между говорливой делегацией переплетчиков из Киева и кланом имбирно-румяных шотландских плясунов — в килтах, с красными коленками, все как полагается (якобы большие поклонники балета). С Джеральдом у края, группа отбрасывала совершенно японские тени — источник праздного интереса. Все, кроме Анны, преисполнились некоторой задумчивости. Разговаривали мало. Все уже стояли на открытом пространстве, в пределах видимости Мавзолея. Нарастало ощущение утраты; казалось, время и пространство утекают промеж пальцев. Если не считать бесконечной очереди, Красная площадь была пуста. И представьте себе: откуда-то доносились необъяснимые призывные ноты тех самых, раздолбанных труб — словно напоминание. Что за бессмыслица! Задержать мгновение непросто; и однако ж и время, и окрестные массивные объекты медленно перетекали из одной точки в другую. Просачиваясь сквозь тела.
Время от времени — словно кто-то за ниточку дернул — дебелая или кривоногая статичная фигура, обычно преклонных лет, вываливалась из очереди налево или направо — в падении по четкой дуге; ее сей же миг обступят и обсядут ближайшие родственники или друзья — и несут пострадавшего в тень. Миссис Каткарт поинтересовалась вслух, не недоедают ли они, часом, бедолаги.
На возвышении, зажатые древними потемневшими стенами, в каждом конце Красной площади, выпячивалось по православной церкви. Площадь была так обширна, что оставалась неизменно пустынной: ну как, скажите на милость, ее возможно заполнить? В церковной оконечности она сочилась воздухом — и людьми; а еще там земля резко шла под уклон от приблизительного центра. Сюда-то и втиснули приземистый Мавзолей — на протяженной стороне, напротив Кремлевской стены. Теперь до входа оставалось менее пятидесяти шагов. Вайолет расстегнула несколько пуговиц — и стояла с закрытыми глазами, наслаждаясь солнцем.
Памятуя о своих обязанностях, Анна отвернулась от клюющих носом переплетчиков и, наставительно подняв палец, перечислила следующие пункты.
Мавзолей:
а) построен из красного гранита;
б) пуле- и бомбонепробиваем;
в) единственный сохранившийся в Советском Союзе образец чистого конструктивизма;
г) более семи миллионов благоговейных посетителей в…
Что-то привлекло их внимание.
— Эге-гей! — замахала рукой миссис Каткарт. — Прошу прошения, Анна, — извинилась она. И по-матерински подтолкнула Гэрри локтем. — Мы здесь, здесь! — скажите же им.
К ним под палящими лучами брели Кэддоки: Леон поддерживал Гвен под руку и чуть наклонялся вперед, точно поспешал навстречу ветру. Торопилась и Гвен, лихорадочно оглядывая очередь. Обвешанный кожаными футлярами с оборудованием — вроде прокопченных трофеев на дикарских ожерельях, — Кэддок выглядел весьма импозантно: этакая ультрасовременная, исполненная благодушия фигура. То, что Гвен кусает губы, он, конечно же, никак не мог видеть. Вот черты лица ее облегченно разгладились; вся группа заулыбалась.
— Еще немного — и корабль бы без вас ушел, — приветственно рявкнул Дуг.
Кэддок немедленно принялся рассказывать всем о том, как ушел фотографировать партийную машину — она размещалась в самом протяженном здании восточного блока, «на улице Кузнецкой, в двух шагах отсюда». Машина совершенно грандиозная, на несколько кварталов; но то же название применимо и к ее мельчайшей и словно бы пустячной детали.
В глазах австралийцев, простоявших несколько часов в очереди, Красная площадь обретала все более обыденный вид, точно спина и плечи впередистоящего человека. Так что группа восприняла историю Кэддока с интересом, прямо скажем, несоразмерным. Даже скотты, и те заслушались.
Да-да, достопримечательность эта не из главных, туда скорее туристы восточного блока паломничают в обязательном порядке, рассказывал Кэддок; но побывать там стоит, и стоит ради этого ехать в такую даль. Сквозь прозрачные стены стеклянной мегаструктуры машина видна и с улицы. Но внутри — куда интереснее. Для посетителей установлены параллельные мостки — можно наблюдать режим работы с близкого расстояния. Машина состоит главным образом из негнущихся бордовых труб и барабанных механизмов, подключенных к вибрирующим линиям подачи. Барабаны вращаются, и цепная реакция передается дальше по линии. Храповые и зубчатые колеса, подсоединенные к шкивам и неспешным S-образным блокам — энергичные колена, точно в паровом двигателе, — приводили в движение разные части машины во всех направлениях и однако ж каким-то образом не позволяли распасться единому целому; массивные маховики-регуляторы сглаживали все противоречия и мельчайшие несоответствия. Раскачивающаяся ходовая часть с ее запутанными стандартами и коллекторами смазки удерживала машину в равновесии; движения вбок активировались и однако ж сводились к минимуму резиновыми шатунами и торсионами, подсоединенными к контрольным датчикам. Машина бесперебойно работала вот уже многие годы. Инспектор по техническому обслуживанию, фанатик с канистрой для масла, уверял, что многие десятилетия. Звали его, сообщил Кэддок, Аксельродом.