АВСТРАЛИЙЦЫ РУЛЯТ
Ничего обсценного. Зачастую это — чистая правда. Шейла поулыбалась этой мысли. Ведь иначе «Австралия» в таком необъятном месте, как Лондон, просто-напросто затеряется.
Позади нее раздался мужской голос:
— И кто б ожидал?..
Глаза и мозг Шейлы едва не вышли из строя. Она обернулась.
— Африка, верно? Ведь только позавчера. Ну надо ж! Как там звался наш дрянной отельчик-то?
— «Сафари интернешнл»… — Шейла растерянно нахмурилась.
— Да чтоб мне провалиться, — продолжал высокий незнакомец, — будет о чем домой написать.
Какие у него мощные, поросшие волосами запястья; и костяшки пальцев такие по-мужски крепкие…
Благодарение судьбе, они уже возвращались обратно к толпе. Ему было под сорок — высокий, с правильными чертами. Спросил, как ее зовут.
— Ну и откуда ты, Шейла?
— Из Сиднея.
— Или Сидней, или буш, третьего не дано, — захохотал он. — Так, Шейла?
Шейла улыбнулась.
— Слушай, а ты что сейчас делаешь? Может, по чашечке чая выпьем? Тут наверняка какая-нить забегаловка сыщется…
Глянув на собеседника искоса, Шейла решила, что он, надо думать, родом из провинции, да верно провинциалом и остался; пожалуй, можно было бы поболтать. И тут же посмотрела на часы — скорее в силу привычки:
— Не могу. Боюсь, что никак не могу.
— Ладненько. Без проблем.
С сигаретой в зубах он картинно сощурился в облаке дыма и записал адрес ее гостиницы.
— Вот и молодчина! Я тебя разыщу, Шейла. До встречи!
Звали его Хэммерсли. Фрэнк Хэммерсли.
Шейла отправилась к тете. В гостиницу она вернулась, по-прежнему кусая губы, растерянная, сбитая с толку. Окрестных пейзажей она почитай что не замечала. Темнело. Язык у Фрэнка Хэммерсли подвешен что надо. И сам высокий такой, добротная древесина, крепкая. Костюм большого размера, лицо и плечи — сплошь прямые линии. Ботинки темно-коричневые, даже не ботинки — испещренные морщинами башмаки. По ним-то она поначалу и заключила, что собеседник из провинции. А ведь могла бы и спросить напрямую! Он бы наверняка ответил. Разговорился бы, как пить дать. Он ведь позвонит, и ей придется взять трубку. Он сказал, что позвонит. А она… она не знает.
Водитель был в матерчатой кепке. На шее — жировые складки, точно горизонтальные ножевые надрезы. Грузный здоровяк; не такой основательный, как Фрэнк Хэммерсли. Переезжая реку, он обернулся к пассажирке.
— Вот туточки копы сцапали Кристи,[22] ну, маньяка-убийцу. Вон там… вон, вон.
Одной рукой управляя рулем, другой шофер указал в нужном направлении. И покачал головой.
— Ужасть что за тип. Скольких же девиц он порешил-то? А ведь я, чего доброго, мимо него проезжал — в тот самый день. Работал тут неподалеку. Аккурат в сезон туманов. Ведь не так давно дело было. Иностранцы до сих пор просят им дом показать. Десятый номер…
Шейла наклонила голову, изображая вежливое внимание.
Какое-то турагентство проводит экскурсию по дому Кристи — Христос милосердный! — вечером, по понедельникам. Можно в шкафы заглянуть, и в старую ванную, а на каминной полке его очки лежат — уродливые такие, госбюджетные. Кое-где половицы подняты — смотри не хочу. Это все для приезжих ирландцев да шотландцев. Ну и туристы порою захаживают — все больше лягушатники. Вот и американцы о нем наслышаны.
Шейла порылась в кармане в поисках мелких денег.
— Вообще-то мне про музей только рассказывали, — сообщил водитель через плечо. — Сам я там не бывал.
В довершение бед Шейла еще не привыкла к здешней валюте. В этой стране полагалось давать водителям на чай, не скупясь, но высыпанная ею горсть мелочи, не считая африканских монет, чего доброго, оказалась чересчур.
Хофманны были в гостиной: слушали рассказ Джеральда Уайтхеда, который так и не снял плащ-дождевик. Они приветственно кивнули вбежавшей Шейле; Джеральд как ни в чем не бывало продолжал:
— Сперва я просто глазам своим не поверил. Но куда ни пойду — везде они.
— Жалость какая.
— А что случилось? — полюбопытствовала Шейла.
— Не пропустить ли нам по стаканчику? — улыбнулся Хофманн. — По крайней мере, у нас день удался.
Нация, остров, столица фактов. Черно-белые полутона сместились с улиц в помещения. Кто-то заметил, что ныне — 156-я годовщина изобретения Ньепсом[23] фотографии; причем именно эта и никакая другая годовщина соответствует излюбленной (номер 1!) установке диафрагмы — f 5.6. И это еще не все! Если поменять цифры 56 местами, получится 65 — ровно шестьдесят пять лет назад Оскар Барнак[24] в Германии создал первую 35-миллиметровую фотокамеру! Фотография — и кто же это сказал? — это народное искусство индустриальной эпохи. В главных музеях Лондона в честь такого события проходят тематические выставки.