Все пляшут и поют.
И немножко плачут. Никита Михалков под конец прослезился, то ли по-актерски, то ли всерьез.
Его дочь Анна задавала всем гостям один и тот же вопрос: что такое, по вашему мнению, русский стандарт?
Водочная марка.
Вот он, ответ на вызов истории.
Модель жизни насаждается телевидением отнюдь не только через рекламу и заставки, но и через сериалы, подключающие зрителя к протяженному повествованию, как бы дублирующему или, лучше сказать, замещающему реальное существование.
Сериалы вошли практически в каждый дом во второй половине 80-х, и сейчас многие выстраивают свой день по расписанию — от одного сериала к другому. Или, вернее, сами сериалы выстраивают жизнь. По симпатиям зрителей сериалы латиноамериканские опережают американские, английские или австралийские — видимо, спуск России в страны третьего мира, стремительная латиноамериканизация страны в подсознании общества способствуют такому выбору. Американцы или англичане все-таки остаются не очень понятными, их цивилизационные привычки — слегка отталкивающими для нашего зрителя. Нельзя не учитывать и такую вещь, как повышенная эмоциональность, — она тоже роднит нас с персонажами какой-нибудь «Просто Марии». А еще — бедность, которая не порок; жертвенность, которая лучше, чем разумный эгоизм… Совпадений в поведенческих стереотипах довольно много, и объясняются они, увы, не только во многом сходными традиционными клише, сходством национальных кодов, но и сходством исторических судеб, отсталостью и той и другой стороны (и производящей, и потребляющей).
Но предмет нашего анализа — не демонстрации зарубежных сериалов, с персонажами которых наши сограждане себя отождествляют (например, дают их имена родившемуся и ни в чем не повинному ребенку), а сериалы отечественного производства. В них тоже, как и в рекламе, заложена модель, апеллирующая не только к сознанию, но и к подсознанию публики. А также в них закладывается — сознательно или подсознательно — модель (схема, сюжет, назовите как хотите), которую выбирают из множества возможных, предлагаемых реальностью, сами создатели сериала. Сериал — как массовая культура — провоцируется творческим импульсом масс, отвечает их жажде, их желаниям, удовлетворяет их потребности и в свою очередь моделирует это массовое сознание.
Сериал «Зал ожидания» интересен тем, что помещает традиционную для русской культуры модель в новорусский контекст. Здесь представлены два оппозиционных начала: статическое (провинциальный городок, затерявшийся в Центральной России) и динамическое (поезд с «новыми русскими», который должен промчаться сквозь него).
Городок старинный, может быть и постарше столицы, — заколдованный «кружок» на карте, символизирующий застывшее российское прошлое. Жизнь здесь никуда не движется, все идет по привычному кругу: дома- развалюхи, местный базарчик, попивающее население, милиция, магазин, железнодорожная станция. В центре городка — бывший монастырь, в котором располагается детский дом. Дети — единственная живая часть городка; у дома замечательный директор (Вячеслав Тихонов), который дружит с руководителем местной администрации (Михаил Ульянов), тоже хорошим человеком. Они вместе потихоньку выпивают, а мэр (в кепке, конечно) поет с сиротами в хоре. У городка нет никакой промышленности и никакой перспективы.
Мимо должен пронестись поезд, в одном из вагонов которого едет со съемок очередного фильма киногруппа вместе с богатым спонсором (крупная женщина, лучше сказать — баба, красивая традиционной зрелой русской красотой). Подросток из детского дома, влюбленный в девочку, мечтающую о кинокарьере, останавливает поезд — ложным сообщением, что на рельсах заложена мина: а вдруг девочку ждет судьба — вдруг ее заметят и возьмут в артистки?
Поезд — это новый мир, динамично врезающийся в мир старый.
Спонсора сопровождают два человека с семитской внешностью (вспомним: умный еврей при губернаторе), молодых, с компьютером, решающие срочную задачу: найти место для осуществления проекта, на который дает деньги крупный западный инвестор. Место должно быть а) экологически чистым, б) исторически привлекательным. Проект может быть претворен в жизнь, если население и администрация примут новую концепцию (и получат акции участия — нечто вроде ваучеров).
Интеллектуальные поиски молодых советников-аналитиков продолжаются, и вдруг их осеняет: а почему же не осуществить проект в городе Зареченске, где их и остановила судьба (т. е. мальчик-сирота)?
Не буду пересказывать сюжет дальше: скажу лишь, что население акции берет, а мальчик умирает (куда ж без слезинки ребенка). Необходимо только освободить бывший монастырь — для будущего туристического центра; приходится жертвовать сложившимся укладом сказочно хорошего детского дома и распределить детей по другим детским домам, разорвав их почти семейную связь (много слезинок).
И на это тоже, после всех переживаний, соглашаются. И директор, и дети (радостно поедающие спонсорские апельсины).
Но главным персонажем, душой и защитником детей, отказывающим кинозвезде в своей любви, является загадочный бомж (Робин Гуд, не меньше), красавец и интеллектуал.
Итог: новое рождение (возвращение) России пройдет через провинцию, лишенную промышленности. Россия ценна своей древней культурой (монастырь) и природой. Народонаселение (детей) можно куда-то разбросать, на месте России открыть Международный турцентр. А «новые русские» снимут про это новое кино.
Собственно, никаких усилий людей, никакого труда местного народонаселения для реализации проекта не предполагается — они лишь берут бумажки, «акции». Приходит тот, кто вкладывает деньги в новое жизнеустройство, открывая город туристам. Капитал народонаселения, который можно эксплуатировать, — это культура, историческое прошлое (монастырь). Ничем другим они не обладают — работать не умеют и не хотят (человек работающий отсутствует в системе, предложенной сериалом).
Конечно же, сериал — это сказка. Но сказка, предложенная в определенный момент самим себе не только в утешение (как знак возможного спасения — кто-то богатенький вдруг приедет и вдруг вытащит нас из болота за волосы), сказка очень даже реалистичная — показывает нам наше представление о самих себе, о наших возможностях и перспективах. Она, эта сказка, не только намек, но и урок, демонстрирует — скорее всего, подсознательно — интеллектуальный продукт, результат поиска новой идентичности: безвольное население, дети-сироты, «новые русские», ищущие место для вложения западных денег…
Но, с другой стороны, сериал как произведение все- таки художественное, лубок, изготовленный профессиональным режиссером Дмитрием Астраханом, взывает и к еще одной интерпретации, дает еще один намек — или сообщение: у России есть шанс, и даже если кажется, что остались у нее только бомжи, неудачники и сироты, Россия может встретиться с Россией, обрести Россию буквально у себя под ногами — там, где лежат настоящие сокровища культуры, природы и, главное, добрых, порядочных людей (а «хорошими» в фильме Астрахана являются буквально все, и «старые», и «новые», все, кроме наглого молодого милиционера, да и у того, скорее всего, «крыша поехала»).